как было на самом деле, но мне нравится думать, что кофеварка у меня появилась сама. Возникла из ниоткуда, просто потому, что я уснула в пустой квартире, а проснувшись, очень хотела кофе. Пошла на кухню, а там кофеварка. И капсула вставлена. И даже залита вода.
– Нет, ну мы знаем, конечно, про кофе-машины, – вздохнул Михаил. – Теоретически. Сам факт, что они есть. Но здесь её раньше не было, в этом вы совершенно правы. Как и во всём остальном. И главное, она так у вас и осталась! Не исчезла назавтра. Никогда не знаешь заранее, что окажется долговечным. Странный у нас всё-таки дом.
– Лучшая кућа на свету [76], – твёрдо сказал Юджин.
– Ой, да! – согласилась Джини. – Лучшая куча! Звучит отлично. «Куча» это же «дом»?
– Зы хаус, бля, – подтвердил Юджин. И сам же рассмеялся, явно довольный своим причудливым словарём.
А Джини пошла на кухню за кофе, услышав характерный финальный «фырк».
* * *
Вернулась с чашкой волшебного зелья, убийственно горького, зато с молоком, села за стол с Диоскурами. Сказала:
– Спасибо, что сдали мне эту квартиру. И вместе с ней всю эту вашу прекрасную странную жизнь. А почему, кстати? Вы же не знали заранее, что я художник, и буду всё это рисовать. Или знали? Или вы фаталисты? Кто первым пришёл, того надо брать?
– Естественно мы фаталисты, – улыбнулся ей Михаил. – А как иначе. Привыкли судьбе доверять. Плюс вы нам очень понравились. Сразу видно, что, как Валя в таких случаях выражается, живая душа пришла.
– Валя? – переспросила Джини. – А я её видела? Она тоже в этом доме живёт?
Диоскуры переглянулись. Юджин пожал плечами, пробормотал:
– Ђаво зна [77].
– Не уверен, – наконец вздохнул Михаил. – Если бы вы её видели, вы бы наверное утратили душевное равновесие в достаточной степени, чтобы немедленно мне позвонить. Валя… ннну… – как бы выразиться поточнее? – большую часть времени призрак. Впрочем, иногда она овеществляется. Но ненадолго. В основном, чтобы пообедать у Томы. И покурить.
– Призрак, овеществляется, – повторила Джини.
Подумала, что надо бы удивиться. Но не удивилась, конечно. Валя-призрак, овеществляется, чтобы сходить пообедать, полёт нормальный, господи, почему бы и нет.
– Как раз хотела спросить про соседей, – сказала она. – Если номера на подъездах написаны правильно, в доме девять квартир. С моим подъездом понятно: четыре квартиры, на первом этаже живёт Тома, на втором – Курт и Рута, в мансарде – я. Но Томина квартира шестая. Значит, в вашем подъезде их пять. Вы, Артур, Фортунатас, Магда. Получается, должен быть кто-то ещё. Или просто одна квартира пустует. Я… – на этом месте Джини растерянно умолкла, сообразив, что наверное надо рассказать про подарки, чтобы объяснить своё любопытство. Но тогда не будет сюрприза. Или всё равно будет? Если не показать?
– Обе версии в точку, – невозмутимо кивнул Михаил. – Пятая квартира стоит пустая. И одновременно в ней кто-то есть. То есть, не кто-то, а наша Валя. Валечка Карлсон.
– Карлсон? – переспросила Джини. – Серьёзно?
– Ово је прозвище [78], – объяснил Юджин. – Никнейм, бля.
– Потому что жила на крыше, – подхватил Михаил. – То есть, под крышей. В мансарде, как вы. Но у Вали был люк в потолке и лестница. Собственно, до сих пор есть. В хорошую погоду она часто вылезала на крышу, иногда – с бутылкой из-под шампанского, в которую, как мы потом выяснили, наливала компот или ситро. Вале нравилось шокировать общественность, но не особо нравилось среди дня пить вино. Мы, дети, её обожали. Она уже тогда была не просто взрослая, а даже на пенсии, хотя выглядела ненамного старше наших мам. Вроде, работала стюардессой, они рано выходят на пенсию. Или про стюардессу Валя придумала, а потом поверила в это сама? Неважно, факт, что пока остальные взрослые были на работе, Валя сидела на крыше, или во дворе. И много с нами возилась, особенно на каникулах. Но не как обычно взрослые возятся с детьми. Не хлопотала, не читала нотаций, вообще особо не нянчилась. Зато рассказывала удивительные истории, придумывала новые игры, книжки давала читать. У неё был Дюма в дореволюционном издании. На русском языке, с ятями, ужас вообще!
– Валя была, бля, чаробница [79], – вставил Юджин. Который, вообще-то, навскидку, был ровесником этой Вали. Вряд ли она его нянчила. С другой стороны, Дюма в дореволюционном издании взрослый тем более должен был оценить.
– А иногда у нас во дворе происходили разные странные вещи, – продолжил Михаил. – Примерно такие же, как сейчас, только гораздо реже. Это никогда не случалось в присутствии взрослых. Ночью, когда все спят, или днём, когда во дворе были только мы и Валя. От неё никогда не прятались чудеса. Наоборот, она их как магнитом притягивала. Иногда мне кажется, что с Вали всё и началось. Но она сама говорит, здесь всегда чудеса творились. Наш двор – странное место. Как шляпа огромного фокусника, так уж нам повезло.
– И после смерти ваша Валя Карлсон стала призраком? – спросила Джинни, вспомнив, с чего начался разговор.
– Да, – кивнул Михаил. – Четырнадцать лет назад. У нас к тому времени всякие удивительные превращения творились – ну, может не совсем как сейчас, но гораздо чаще, чем в нашем детстве. И лишних жильцов в доме уже практически не осталось. Таких, в чьём присутствии не произойдёт ни черта. Даже наши родители постепенно разъехались – в унаследованные от родни квартиры, за границу, за город, кто как. А мы остались здесь; у всех были свои житейские обстоятельства, но в итоге сложилось вот так. И дружили, как в детстве. Даже крепче: вряд ли что-то может сблизить сильнее, чем совместно пережитые чудеса. Мы тогда почти каждый вечер собирались во дворе, а в дождь – под навесом на нашем, теперь уже вашем балконе. Кофе, чай, разговоры, иногда кто-нибудь приносил пироги и вино. Сидели, ждали, что нам сегодня покажут, во что превратится знакомый мир. И Валя с нами, конечно. Ни одной вечеринки не пропускала; все остальные иногда уезжали, или занимались другими делами, это было нормально, но без Вали – совсем не то. И вдруг Валя принялась с пугающей регулярностью рассуждать, как глупо умирать, когда такая жизнь пошла интересная. Поэтому она твёрдо намерена после смерти здесь задержаться и посмотреть, что будет дальше. Спрашивала, не боимся ли мы привидений, и в красках расписывала, как страшно планирует завывать. Мы надеялись, это просто так, разговоры, Валя над нами смеётся, с какой бы стати ей умирать, она на нашей памяти ни дня не болела, казалась крепче всех нас. Тем
