и надо в Библиотеку, понимаете? Я прошла сюда через металлическую дверь, от весельчаков, из кухни, и теперь мне надо книгу про другие двери в Венискайл. Понимаете?
Монах внимательно посмотрел на Агату и грустно сказал:
– О да, понимаю. Кажется, я понимаю. Что ж, девочка, мы пришли.
Секунду Агата не может сообразить, что значит «пришли»: ей кажется, что перед нею просто гигантская груда камней. Но она хорошенько вглядывается в эту груду – и различает маленькие, как амбразуры, окошки, а когда монах стучит по самому светлому камню, несколько булыжников со скрежетом разъезжаются и перед Агатой возникает узкий темный проход, откуда высовывается заспанное встревоженное лицо и шея, обмотанная черным шарфом.
– Да узрит святой Торсон наши честные дела, – говорит монах, приведший Агату.
– Да будут они угодны ему, – откликается заспанный страж.
– Я привел девочку, которая ищет Библиотеку, брат Ак, – с грустью говорит толстый монах.
Брат Ак молчит и растерянно смотрит на Агату, а потом осторожно спрашивает:
– Ей точно нужно в Библиотеку?
– Ее послал брат Иг, – печально отвечает толстый монах. – Она ищет книгу про двери в Венискайл. Она говорит, что сама прошла в такую дверь.
Ни слова больше не говоря, брат Ак грубо берет Агату за плечо и втаскивает внутрь. Под страшный скрежет булыжной двери Агата едва успевает крикнуть «Спасибо!» толстому монаху. Брат Ак очень ей не нравится. «Вот грубиян!» – думает Агата, а противный монах уже спешит вперед, и Агата почти бежит следом, коридор за коридором, ничего не успевая разглядеть в полутьме и только шарахаясь от лезущих под ноги монастырских кошек. От бесконечных поворотов у Агаты кружится голова. «Если Библиотека спрятана так глубоко, как в нее вообще люди попадают?» – раздраженно думает она и начинает подозревать, что противный брат Ак ее не понял.
– Мы идем в Библиотеку? – кричит она в спину монаху.
– О да, – откликается тот и прибавляет шагу. Агата переходит на трусцу, дыхание ее сбивается, она уже готова попросить передышки, но тут монах резко останавливается, и Агата чуть не утыкается носом в его черное платье.
Они стоят у большого шкафа, монах открывает деревянные дверцы и что-то протягивает Агате. Это такое же, как у монаха, черное платье, черные рабочие ботинки и грубый зеленый шарф. Агата не понимает.
– Без этого в Библиотеку нельзя, – терпеливо говорит монах.
Агата с отвращением натягивает широкое платье поверх своих серых штанов и серой футболки, переобувается и кое-как наматывает длиннющий шарф на шею.
– Еще вот это, – говорит монах и протягивает ей маленькую статуэтку святого Торсона.
Агата глядит на нее в полном недоумении – такая статуэтка есть у Торсона, ее Торсона, конечно, но зачем она Агате?
– Положено, – говорит монах и стоит, не двигаясь, держа статуэтку на вытянутой ладони.
Агата берет статуэтку и сует в рюкзак. Долго еще это продлится? И где, наконец, Библиотека?
Монах нажимает на маленький круглый камень в глухой стене, и стена вдруг ужасно скрипит. Булыжники раздаются в стороны, и монах говорит Агате:
– Вперед.
Внезапно Агату охватывает странное, нехорошее чувство. «Чего это ты? – изумленно говорит она себе. – Монахи так тебе помогали! Что такое? Что плохого может случиться? Да ты просто трусиха! А ну давай! Страх мой подобен утопшей луне… Страх мой подобен утопшей луне… Страх мой подобен утопшей луне…»
Агата резко делает шаг вперед, еще шаг, еще шаг – и видит огромное помещение, и всюду, насколько хватает ее взгляда, влево и вправо, вверх и вперед уходят гигантские стеллажи с книгами, книгами, книгами, и всюду люди в черных платьях и зеленых шарфах сидят за столами и что-то пишут, и перелистывают страницу за страницей. Агата уже готова броситься к стеллажам, но страшный скрежет заставляет ее в ужасе обернуться. Брат Ак исчез, а булыжники, закрывающие вход, медленно съезжаются вместе. Хр-р-р-р-р-р! – и там, где только что был проход, теперь только корявая сплошная стена.
Агата колотит в эту стену кулаками, но ничего не происходит.
– Он же вернется за мной? – растерянно спрашивает Агата. – Брат Ак же за мной вернется?
Сидящий за ближним столом человек в зеленом шарфе и с голубиным пером в руке отрывается от работы и с жалостью смотрит на Агату.
– О да, – говорит этот человек, – он вернется. Брат Ак, и брат Со, и сестра Нэ, и сестра Ка – они приходят по утрам, да только не затем, чтобы тебя выпустить, а зачем – тебе не понравится, зеленая сестра. Жалко тебя, такую маленькую, ну да что поделаешь. Как тебя угораздило здесь оказаться?
– Я просто искала книжку, – обессиленно говорит Агата, – я искала книжку про двери, ведущие наружу из Венискайла, и…
– Ах, две-е-е-ери… – тянет зеленый монах и грустно качает головой.
– Но почему… Почему он так со мной поступил? – всхлипывает Агата. – Все монахи были очень ко мне добры…
– Он тоже думает, что был добр к тебе, уж поверь, – говорит человек с пером, вздыхает и снова принимается за работу. – Монахи добры ко всем сумасшедшим, зеленая сестра.
Документ седьмой,
совершенно подлинный, ибо он заверен смиренным братом Оэ, дневным чтецом ордена святого Торсона, в угоду Старшему судье. Да узрит святой Торсон наши честные дела.
– Tо, каким почерком вы пишете, не имеет значения, – терпеливо говорит майстер Годдо, учитель речи, пока Агата крупными золотыми буквами старательно выводит заглавие очередной книги: «Странная история лукавой девы Аделины и ее негодной матери».
Почему-то Агате надо очень-очень спешить, но вот беда: стоит ей написать плоским и широким концом большого пера букву «м» в слове «матери», как эта буква «м» тут же исчезает. Агата водит пером по одному и тому же месту вновь, и вновь, и вновь, бумага начинает протираться, Агата в ужасе: в середине листа уже нарисована зеленым братом Юнасом такая потрясающая иллюстрация с лукавой девой Аделиной и двумя хитрыми габо, а она, Агата, вот-вот испортит лист! И тогда майстер Годдо наверняка превратится в черного брата Эм и как-нибудь накажет Агату – например, велит ставить оттиски на огромные кожаные переплеты книг, отчего даже у мускулистого зеленого брата Закарии так болят руки, что он стонет во сне. Все дети в колледжии могут написать букву «м» – но только не Агата; даже дурочка Нина уже откладывает один лист и принимается за другой! К счастью, майстер Годдо пока не замечает мучений Агаты – он ходит между столами учеников и говорит:
– …но если ваш почерк красив и радует глаз, как почерк Ульрика или Агаты, человек, к которому вы обращаетесь, почувствует, что прикасается к прекрасному не только мыслью, но и взглядом, и будет благодарен вам за письмо вдвойне. Как же жаль, что Агате всю жизнь придется писать исключительно слова без буквы «эм», «эм», «ЭМ-М-М-М-М»!..
– Эм-м-м-м! Эм-м-м-м-м!! Эм-м-м-м-м-м-м-м!!! – кто-то жалобно повторяет и повторяет этот звук, тряся
