постучал длинными пальцами по скуле. – Я летал на настоящем дирижабле! Один раз. И хоть я сидел в чемодане, но видел все через замочную скважину. Там были красные ковры и багровые шторы, а еще полированные золоченые перильца и обтянутые кожей сиденья. И там подавали яйца всмятку. И ходили всякие служители в форме. Меня выпустили только один раз. В каюте. Но я ничего там не успел рассмотреть. Мне велели залезть в крошечный проем воздуховода и перебраться в соседнюю каюту. Там был этот мерзкий мистер Толстяк. Он спал и отвратительно храпел. Хотелось его задушить. Но мне запретили его душить, потому что могли остаться следы, и я просто обтер ему лицо вонючим мокрым платочком, который мне всучили. А потом я вернулся, и меня снова посадили в чемодан.
Калеба совершенно не впечатлила история о каком-то храпящем толстяке – его больше интересовали дирижабли. А еще он понял, что жизнь Малыша Кобба была очень насыщенной и состояла из сплошных приключений. Мальчик стал допытываться, и Малыш Кобб сперва нехотя, а потом, увлекшись и сам, стал рассказывать о том, где он был, что видел, каких людей встречал. И хотя он очень редко покидал лавку игрушек, ему было о чем рассказать.
Многого Калеб не понимал, как будто какой-то взрослый вдруг решил поболтать с ним, как со своим старым приятелем, на свои взрослые темы, и все же он слушал, раскрыв рот. Мальчик не замечал, что время уже перевалило за полночь, а камин почти погас, он просто слушал и боялся моргнуть, чтобы что-нибудь не прослушать. Поэтому он даже вздрогнул, когда рассказ Малыша Кобба неожиданно прервали:
– Пора спать, Калеб! Гаси свет! – раздалось снизу.
Малыш Кобб со скрипом повернул голову и уставился на дверь детской. После чего снова повернулся к мальчику.
– Не слушай ее, – посоветовал он. – Взрослые – такие злые и строгие. Как будто ты умрешь, если сейчас не пойдешь и не ляжешь спать. Ты же не умрешь?
– Наверное, нет, – ответил Калеб. – Вряд ли.
– Вот видишь. Что она понимает!
И он продолжил рассказывать…
Поначалу истории Малыша Кобба были захватывающими. Он рассказывал о жизни на задворках старого кабаре и о прочих куклах, о том, какой он сам храбрец и интересная личность, и пусть это немного походило на хвастовство и совсем чуть-чуть – на бессовестное хвастовство, но Малыш Кобб был поистине чем-то совсем уж невероятным. Так, по крайней мере, казалось мальчику.
И все же постепенно Калеб стал замечать, что в рассказе его нового деревянного друга появляется все больше мрачных и по-настоящему страшных деталей. То и дело он упоминал какого-то… Хозяина. В его историях там и сям проскальзывало красивое, отдающее грустными нотками имя «Сабрина», раз за разом всплывало то, как кому-то делают больно… Малыш Кобб словно открывал один за другим внутренние ящички своей кукольной души, вытаскивая из них на свет все более нелицеприятные подробности.
– Я люблю расхаживать повсюду голышом, – сообщил он. – И тогда Малыш Кобб становится Мистером Неглиже. А чинные костюмчики пусть поедаются молью в гардеробах. Не люблю свой костюм – вообще одежонку презираю.
По признанию самого Малыша Кобба, Хозяин издевался над ним – временами переодевал его в девичье платье, из-за чего он часами сидел в совершенно глупом и неподобающем виде, громко ругался и всех ненавидел. И тогда прочие куклы смеялись над бедолагой и унижали его. Еще за какую-нибудь провинность Хозяин мог, не усыпляя, разобрать его и разложить его части в разных углах мастерской, и он так и лежал дни напролет – нога в одном месте, рука еще где-то, голова бранится. И это было мучительно больно.
– У нас все строго, – подчеркнул Малыш Кобб. – Раздражаешь Хозяина – получаешь плеткой… Тебя били плеткой? Это очень неприятно.
А еще он рассказывал о каких-то жутких тварях, которые порой посещали Хозяина. Это были то ли черви, то ли спруты, сотканные из чернил.
– Да! И они носят людей как костюмы! Хотя, может, я это и выдумал. Не помню точно!
Слушая истории Малыша Кобба, Калеб ощутил, как неподдельный страх окутывает его всего. Мальчик почти перестал дышать и шмыгать сопливым носом, а его сердце словно бы прекратило биться.
Малыш Кобб оказался если не подлинным злодеем, то как минимум фантазером с больной и очень темной фантазией. Он рассказывал, как ябедничал и крал, как подставлял «эту глупую дуру в зеленом платье», постоянно говорил, как он ненавидит Хозяина. Поделился «по секрету» тем, что больше всего ему нравится наблюдать, как Хозяин издевается над бедной Сабриной. В эти моменты, по его словам, он получал просто невиданное наслаждение, и, если бы мог, он с радостью подключился бы к пыткам.
Калеб не замечал, что Малыш Кобб, смеясь и прибавляя к рассказу еще какую-нибудь отвратительную подробность из его богатой на мерзости жизни, играет его игрушками: взводит ключиком его миленький дирижаблик, крутит-вертит в руках деревянного солдата с нарисованными усами, срывает платьице с крошечной балерины. И все время, что он рассказывал свои эти жуткие истории, он то и дело скреб грудь под рубашкой и жилеткой, словно там что-то очень сильно чесалось.
В какой-то момент Малыш Кобб пристально поглядел на Калеба, понял, что мальчик уже давно не шевелится, словно окоченевший покойник, и велел ему:
– Отомри.
И Калеб действительно отмер. Ему очень хотелось позвать маму или папу, но он так и не смог ничего сказать или сделать – даже отползти прочь. Он просто глядел на эту куклу и все силился понять, как она вообще могла показаться ему хорошей. Огонь в камине почти погас, и тени поднялись до потолка, словно в комнате вмиг вырос черный лес. В коконе из этих теней Малыш Кобб явно чувствовал себя увереннее – он ведь, если верить его рассказам, всю свою жизнь провел в темных, мрачных местах: чемоданах, сундуках, чуланах, чердаках и подвалах. Он больше не выглядел угловатым и неловким – его движения стали плавными, даже скрип деревянных шарниров, вроде бы, перестал раздаваться. Лицо, которое прежде казалось Калебу очень задорным и забавным, теперь походило на искаженную в гримасе рожу, не имеющую с человеческим лицом ничего общего.
Малыш Кобб презрительно оглядел мальчика с головы до ног и сказал:
– Хозяин говорит, что дети – совершенно бессмысленные существа. Полные ничтожества.
– Нет, это не так! – испуганно ответил Калеб. И хоть речь к нему вернулась,
