затея! Чудовищно нелепая и крайне опасная! Меня только от испепеляющих взоров собравшихся прихожан кондрашка хватит! Зачем вообще вы дотянули до отпевания, ведь намного проще было бы действовать сразу после смерти герцога!
— Понимаю тебя, Риддек, прекрасно понимаю, — спокойно отреагировал господин Сарантанелло на мое возмущение, словно я ему был ровня. — Конечно, следовало без промедления брать быка за рога, но этому помешали непредвиденные обстоятельства. Зато невероятными усилиями мне удалось сделать так, что в гробу более нет тела его светлости, в чем скорбящие смогут убедиться воочию. А робость твою мы запросто снимем, не зря же я по роду службы имею дело со знахарями и алхимиками. Несколько капель этого чудодейственного зелья вселят самоуверенность в заячью душу самого ничтожного труса.
С последними словами он достал из кармана своего камзола темную склянку и осторожно поставил ее на стол.
Я вновь захотел высказать возражение, но промолчал, понимая, что лишен выбора. Хозяин никогда мне его не оставлял, а теперь сам оказался в похожем положении. Вместе со мной, разумеется. Как только я замер в нерешительности, он громко хлопнул два раза в ладоши, и тут же в доме появились его бессловесные люди, после чего начался процесс моего облачения в дорогие одежды.
Спустя четверть часа я стоял возле зеркала в расшитой золотом черной накидке и украшенной плюмажем широкополой шляпе с загнутыми на левой стороне полями, сжимая в руке стакан мутной от капель зелья воды.
— Смелее, дружище! — подбодрил меня Олимпиодор. — Выпей залпом, всмотрись в свое отражение и увидь настоящего герцога!
Пряный аромата зелья напоминал о детской поре с веселыми игрищами на заросших дикими травами лугах, слегка кружа голову. Подрагивающей от волнения рукой я поднес стакан к устам, задержал дыхание и в несколько больших глотков осушил его. Терпкая жидкость оставила во рту горькое послевкусие, отчего моя физиономия невольно скривилась. Мгновением позже я стал ощущать разливающееся по всему телу тепло, словно залпом испил бокал крепкого вина, однако голова оставалась ясная. Вскоре жалящие меня тревожные помыслы начали смещаться на задворки моего сознания, пока вовсе не испарились. Казавшийся таким опасным мир, с его нуждой, несправедливостью и вечной схваткой за место под солнцем, быстро терял свою пугающую силу, все более уподобляясь шумному ярморочному балагану, не способному причинить мне никакого вреда. Я все более проникался пониманием, что разыгрываемое перед глазами шутовское действо неизбежно близится к своему завершению, кроме того, при желании его можно покинуть в любой момент, отчего меня наполняли совершенная свобода и холодная невозмутимость постороннего наблюдателя.
Пока со мной происходили столь удивительные изменения, я стоял с прикрытыми глазами, а когда наконец поднял веки, увидел напротив себя блистательного господина, будто сошедшего с живописного полотна льстивого придворного художника, умеющего мастерски приукрасить перенесенный на портрет образ. Пришедшее вскоре уразумение того, что я восторгаюсь собственным отражением, окончательно утвердило меня в идее своей неуязвимости и даже превосходства над окружающими, придав дерзкой отваги. «Как можно было всю жизнь предаваться самоуничижению, не замечая в себе неповторимые черты избранника небес? — мысленно вопрошал я, восхищенно всматриваясь в большое овальное зеркало с подсвечниками по обеим его сторонам. — Разве мне, пребывающему в здравом уме и расцвете жизненных сил, не под силу заменить немощного, полоумного Мальро? Какой вздор! От подобной перемены все только выиграют, поскольку герцогство обретет мудрого и мужественного властителя!».
— Послушай, как там тебя… Олимиодор! Надеюсь, карета подана! — воскликнул я, наконец-то оторвавшись от своего отражения.
— Уже ждет у ворот, ваша светлость! Нам следует поспешить, дабы не опоздать на мессу! — еле сдерживая от смеха, откликнулся хозяин, а затем вполголоса добавил: — К тому же лучше ковать железо, пока горячо, поскольку действие зелья со временем угасает.
В дороге я старался не удостаивать Сарантанелло своим вниманием, был скуп на слова, посматривая на него свысока. Из головы не уходили навязчивая мысли: «Подумаешь, обычный цепной пес! А еще взялся мною помыкать!». Когда мы въехали в город, он с досадой произнес:
— Жаль, ты не обучен держаться в седле. Как было бы грандиозно нарушить траурный церемониал собственных похорон, ворвавшись в главный храм на гнедом скакуне!
Благодаря раздвинутым против обыкновения занавескам на окнах нам открылся непривычно пустынный городской пейзаж. Траурное убранство наиболее высоких строений в виде длинных черных флагов с геральдикой рода Мальро, свисающих почти до земли, делало их схожими с огромными усыпальницами, придавая обычно оживленным улицам жутковато-скорбный вид. Вскоре карета с сопровождающими ее всадниками пересекла центральную площадь и остановилась прямо напротив высокого арочного портала собора. Никакого волнения я не испытывал, напротив, ощущая присутствие духа вместе с приливом сил и, как следствие, готовность осадить всякого усомнившегося в моем статусе властителя. Правда, перед собором мне никто повстречаться не мог, поскольку, едва ступив на брусчатку площади, я сразу оказался в плотном кольце охраны широкоплечих людей Сарантанелло.
Внутри храма стражники расступились и выстроились за моими плечами, после чего я уверенно зашагал между ровными рядами скамей с сидящими людьми к установленному на постаменте перед алтарем гробу. Олимиодор шел по правую руку, отставая на полшага. Когда мы приблизились к амвону, возвышающийся на нем дряхлый епископ уже прервал свой заупокойный бубнеж и взирал на нас во все свои подслеповатые глаза. Помогающие ему служить мессу пресвитеры, дьяконы и министранты в длиннополых рясах тоже застыли на месте, словно соляные столбы. Взойдя на амвон, я аккуратно отстранил рукой онемевшего епископа с подрагивающей головой, повернулся лицом к собравшимся, после чего принял картинную позу, выставив одну ногу вперед и властно уперев в бока обтянутые перчатками руки. Сперва воцарившаяся в огромном пространстве собора оглушающая тишина, быстро сменилась нарастающим тревожным шепотом, из которого то и дело возникали нечленораздельные возгласы. Мне было видно, как в проход между скамьями выскочили несколько скорбящих и тут же бросились вон из храма, а одна дама в первом ряду лишилась чувств, безжизненно уронив голову на плечо сидящего рядом толстяка. Когда шепот перерос в надсадный разноголосый гул, Сарантанелло выбросил вверх руку с растопыренной пятерней, а затем проорал во всю свою глотку оглушительным басом:
— Тихо! Я сказал, тихо! Наш любимый герцог жив и снова с нами!
Разумеется, поднаторевший в закулисных играх Олимиодор, неплохо знал человеческую натуру и, вне всяких сомнений, обладал редким даром убеждения, а потому мог мастерски морочить голову. Судя по тому, как враз притихшие люди начали внимать каждому его слову, мне стало ясно, что с искусством управления толпой он тоже знаком не понаслышке. В исполнении Сарантанелло вздорная история о моем вызволении из лап влиятельных заговорщиков, которым ради
