сотворить с собой такое?
– Так выбора-то нет, – прохрипел вампир. – Никакого выбора не дается. И когда она остановила меня на пустынной дороге – темноволосая красотка, пославшая меня сюда, – я очень скоро понял, что страшно хочу, чтобы она меня изменила. В конечном счете мы все хотим этого…
И тут слова – гнусные, лживые слова – перестали исходить из его уст. Он дико зашипел и забился в корчах.
– Посторонитесь.
Последнее слово произнес доктор Сьюворд, внезапно возникший за моей спиной. В вытянутой руке перед собой он держал серебряное распятие. Парлоу жалобно взвыл, судорожно забился, пытаясь вырваться, но безуспешно.
А миг спустя Сьюворд уже стоял с ним рядом, прижимая крест к его щеке. Запахло горелым мясом.
– Валите его, – рявкнул доктор, и я с удовольствием швырнул мерзкую тварь наземь. Она истошно взревела, замолотила конечностями, но сопротивляться было уже поздно.
Невесть откуда в руках у Сьюворда появились кол и молоток, и уже в следующее мгновение первый был вогнан в грудь Парлоу.
Вампир завизжал – жуткий, потусторонний звук. Справа от меня появился благородный лорд Артур. У него был нож, которым он в шесть сильных движений отделил голову от туловища. Работа явно не из легких. Под конец его лицо блестело от пота.
Управившись с делом, он взглянул на Сьюворда:
– Как в старые добрые времена, да, доктор?
Рядом в расползающейся луже крови лежал бедный Стрикленд. Подле него на коленях стояла девушка, с серьезным и печальным лицом. Я заметил, что, поднимаясь на ноги, она так и не сумела заставить себя посмотреть на останки своего отца.
– Умер наконец, – просто сказала она. – Теперь с мамой.
Ее мужество поразило меня.
Лорд Артур окинул взглядом место кровавого происшествия.
– Нельзя это терпеть, – сказал он. – Мы просто не можем допустить такое. Мне не следовало покидать страну. Не следовало ее бросать. Я должен был остаться и сражаться.
– Для этого еще не поздно, сэр, – сказал я. – Еще не поздно сражаться.
– В таком случае я отправлюсь в Лондон, – решительно заявил англичанин. – Я убью короля вампиров или погибну при попытке. Кто со мной? А? Во имя Стрикленда, во имя Каролины и во имя всех жертв этого монстра – кто со мной?
– Я, – сказал я. – Я с вами.
Сьюворд:
– Я тоже.
Руби:
– И я, разумеется.
Мы повернулись к мальчику. К юному Квинси.
Странно, но он не обращал на нас ни малейшего внимания. Стоял с вытянутой рукой, показывая на каменную церковь.
– Там еще один, – проговорил он. – Отряд света еще не в полном составе.
Никто из нас не произнес ни слова. Ничего не спрашивая, все мы сделали ровно то, чего хотел от нас мальчик: уставились на чертову церквушку.
Внезапно дверь распахнулась. Ожидая увидеть очередного кровососа, я рванулся вперед, готовый к схватке.
– Постойте, – сказал лорд Артур. – Погодите, мистер Дикерсон.
Из двери нетвердой поступью вышел средних лет мужчина, темноволосый и бледный. Он выглядел взвинченным и страшно усталым, как человек, измученный постоянным нервным напряжением. Однако при виде всех нас – и, в частности, мальчика – он расплылся в широкой улыбке.
– Джонатан?! – хором воскликнули аристократ и доктор.
– Папа! – выкрикнул мальчик.
Затем они двое, отец и сын, с разбегу бросились друг другу в объятия.
И на краткий, сладостный миг мне даже показалось, что в мире еще осталась какая-то надежда.
Из дневника Артура Солтера
11 февраля. Раньше я полагал, что наша страна поражена ядовитой эпидемической инфекцией, имя которой – двадцатый век. И я искал средство для борьбы с ней. Однако в свете последних событий меня мучает вопрос, не может ли лекарство оказаться гораздо более заразным, чем исходная болезнь.
О, конечно, я отправился в Тауэр, чтобы задать свои вопросы – как «Пэлл-Мэлл» обещала своим читателям и как я обещал лорду Тэнглмиру. Я вошел в Белую башню, надутый от важности, разряженный в пух и прах, со все еще горящим на щеке поцелуем миссис Эверсон.
Меня встретил мистер Халлам – толстый, краснолицый, самодовольный мужчина, явно большой любитель извращенных мальчиков на посылках. Он не такой, как граф и все прочие. Он единственный среди нас по-прежнему живой человек.
Я помню сказки у камина и народные предания. Часто ведь кого-нибудь одного не трогают, не превращают, а оставляют в смертном виде, в качестве помощника? Верно же?
Так или иначе, я пожал Халламу руку и проследовал за ним внутрь. Он повел меня вниз – глубоко вниз! – в подземелье Башни. Завел в какую-то темную комнату и велел подождать. Я хотел накинуться на него, отчитать за наглость, но когда повернулся – мистера Мориса Халлама уже рядом не было.
Потом из мрака раздался голос, низкий, гулкий и древний.
– Мистер Солтер?
– Да, – ответил я. – Я пришел взять интервью у графа.
Я пытался говорить твердо и уверенно, но мой голос звучал, как у зеленого юнца, как у какого-нибудь сопливого подростка. Впрочем, по сравнению с ним я именно что юнец. А кто нет?
Потом я услышал легкий топоток – словно в помещении находилось какое-то животное. Последовал шум непонятной возни, и вновь воцарилась тишина.
– Кто это? – испуганно проблеял я. – Кто здесь?
– Я хотел поблагодарить вас, мистер Солтер, – вновь раздался странный древний голос. – За все, что вы для меня сделали.
– Я… не вполне понимаю… – начал я – и осекся, когда он внезапно выступил из мрака и встал прямо передо мной, буквально в нескольких дюймах от меня.
Высокий и очень бледный, с длинными усами и мощным лбом, с аристократическими чертами и статью. Я посмотрел в его глаза и увидел в них свою смерть.
Я никогда прежде не встречал графа, но почему-то хорошо его знал.
– Полагаю, вы видели меня в своем воображении, мистер Солтер, – сказал он, словно прочитав мои мысли. – Когда погружались в мечты об идеальной Англии.
– Кто вы, граф? – спросил я, снова каким-то жалким, писклявым голосом.
Он улыбнулся. Я увидел острые резцы, но не удивился и не отшатнулся. Я был словно загипнотизирован – оцепенел, как кролик перед удавом.
– Я – воплощение вашего самого сокровенного желания, мистер Солтер. Я прошлое, и я будущее. Я – альфа. И я – омега [72].
Я хотел еще много чего спросить, но было уже слишком поздно. Он набросился на меня, глубоко вонзил зубы и напился вволю. Моя беда, что я до жути отчетливо помню все свои внутренние ощущения. Помню, какую страшную боль испытывал – и какое безумное наслаждение.
Очнулся я спустя сутки, уже превращенным. Больше читатель не увидит ни единой моей
