его сочли настолько бесполезным, что даже убивать не стали.
– Что с… Лютиком?
– Не скажу, откуда он взялся. Я тогда не особо в себе был. Первое воспоминание, что он мне носки сует. Вязаные. Такие, знаешь, толстые, колючие… У меня в детстве были похожие. Нянюшка заставляла надевать, особенно когда простужался. Все говорила, что прогреюся, пропотею, и легче станет. А тут снова… Причем рябые такие. Ему старые вещи носили. Он распускал. И перевязывал.
Бекшеев осмотрелся.
Лес.
Слева. Справа. Спереди и сзади. Такой вот, настоящий, который растет не по плану, в котором ни тропинок, ни указателей. Ни лавочек для отдыха. А ему не помешало бы. Но, главное, он помнит, куда идти.
Если ход не засыпало.
Если карты и пометки были верны.
Если…
– И Софья велела носить. Я ее слушал.
– Почему?
– Сам не знаю. Мне нужно было кого-то слушать. А она сказала, что я поправлюсь. И что буду жить. Что стану счастлив. Что у меня будут чудесная жена и дети… представляешь? И если я умру, то и эта женщина – она тоже не сможет стать счастливой. А это нечестно. У Софьи своя логика.
Но помогла.
– И как? Счастлив?
– Не знаю. – Сапожник не торопил. – Но умирать больше не тянет. А это уже много.
Вход в шахту обнаружился там, где и значился на старом плане. Черный зев пещеры, раскрытый, как врата в бездну.
– Уверен, что нам туда? – поинтересовался Сапожник.
– Нет, – честно ответил Бекшеев, вглядываясь в эту темноту.
А ведь у них ни фонарей, ни ламп. Ничего.
– Тогда полезли.
«Не спешите выбрасывать заветрившийся хлеб. Если высушить его, а после измолоть, то полученную смесь можно добавлять в фарш или обваливать в ней котлеты».
«Советы по домоводству»
– Идем, что ли? – Лютик поднялся. – А тварюка твоя где?
– В город услала. За помощью.
– А этот?
– Ногу сломал, – соврала, – в лесу. Не на себе же его. Вот она помощь и приведет.
– Ну-ну. – Он покачал головой, показывая, что не верит мне. Вот совершенно.
– Янка еще жива? – уточнила я.
Потому как если уж лезть в пекло, то не за просто так.
– А с чего ты… хотя… Жива. Крепенькая. Дар, правда, совсем слабый, но что уж есть. Я не капризный.
– Софья?
– Сама виновата, но да…
– Княжич?
– И он…
– А…
– И Ниночка… милая девонька, да… муженек ее. И ты тоже жить будешь. Сколько-то. Но сколько ни есть, все наше. Так что, девонька, коль тебе и вправду не все равно, то милости прошу.
– А если все равно?
– Нет. Иначе б ты сюда не пришла. Ты ж у нас собака… хорошая собака… А хорошая собака хозяина не бросит до самое смерти. Так что пойдем. Тут недалече. До берега… Эх, хорошие тут места. Воздух свежий. Чистый. Пьешь и не напьешься.
Он потянулся.
А я…
Я поняла, что и вправду пойду. До берега, дальше берега, куда скажет, туда и пойду, если есть хоть призрачный шанс, что они живы.
Ниночка вот.
Пусть я ее не люблю, но… это ничего не значит. Ровным счетом ничего.
Софья.
Медведь.
Остальные.
Сволочь… какая же сволочь. Идет рядышком, руку протяни, но…
– А чтоб не делала глупостей, то заряд тут на сердце завязан, – спокойно сказал Лютик. – Остановится оно, и бахнет… Хорошая штучка. Барин пусть и идиётом был, но дело свое знал крепко. Да, да… но все одно идиётом был.
Дождь почти прекратился.
Мы шли. Куда-то.
Кажется, к берегу… Девочка доберется до города. Поднимет тревогу. И по следу приведет. Они найдут мертвого Молчуна. Бекшеева опять же… Надеюсь, не замерзнет до смерти. Или сообразит, что меня долго нет. Должен. Не совсем же он бестолочь.
А там на дорогу выберется.
И…
Что-нибудь. Как-нибудь.
Там, раньше, мы часто именно на это и рассчитывали. То есть ни на что не рассчитывали.
– Молчуна за что? – спросила я. – Он ведь тебе помогал, так?
Лютик не ответил.
А ведь идти-то он идет, но как-то…
Берег.
Море темное, черное, переливается, гонит волну за волной, расшибая в кровь о берег.
– Скинешь? – осведомилась.
– Да зачем? Тропочка тут есть.
Она и вправду нашлась. Узенькая, по такой только козам и бегать. И приходится спускаться осторожно, потому как камни мокрые, иные и наледью подернуло. Падать же сейчас – это… это глупо.
Тропка расширяется, и мы оказываемся на карнизе. От Лютика пахнет апельсинами и еще камфарой. Шерстью. Дымом. Кровью.
– Не дури, девонька, не дури… – Он качает головой. А спица в его руке вдруг касается моего носа. – Я раньше успею. Да и… тебе же их спасать надо. Верно? Так что давай дальше… Дорога тут неудобная, конечно, но и не найдут ее. Случайно, да…
Снова тропа. Или, скорее, жалкое подобие ее.
Я спускаюсь, прижимаясь всем телом к скале. И камни летят из-под ног, вниз, в кипящее море.
Если прыгнуть…
Шансы будут. Даже с учетом высоты, скал и ледяной воды. Мы ведь крепче обычных людей. Но это у меня шансы будут. Их он убьет. Всех.
– Зачем… живой? Ты ведь мог меня. И не раз.
– Сила, – спокойно отвечает Лютик. Он сползает медленно, пыхтя от натуги. Но черная коробочка взрывателя висит на шее. – Все дело в ней. – И не только. – Уже почти…
На сей раз не карниз – пещера. Свод ее нависает, и сверху скала кажется монолитной. А пещера – вот она. И я встаю на четвереньки.
Ненавижу высоту.
Дальний.
И этого угребка, который смотрит на меня с насмешечкою.
– Да уж, – говорит он, качая головой. – И для тебя эти десять лет не прошли бесследно. Раньше ты как-то пободрее была. Время, время… Вон, прямо давай. Недалече уже.
Темно.
Но Лютик вытаскивает из кармана фонарь, протягивает мне.
– На от. А то еще шею свернешь раньше времени…
– Может, все-таки расскажешь? – Желтое пятно света скользнуло по стене, неровной и красноватой. – Пока идем… Мишку ты или Молчун?
– Я.
– Случайно?
– Выполз не вовремя, поганец мелкий. Нехорошо вышло, да… Ну как уж оно… тут я сам виноват. Расслабился. Поверил, что тихо тут… – Он покачал головой. На стене двигалась тень Лютика. Огромная, сгорбленная. И уродливая, как он сам. – Но кто ж знал, кто ж знал. Я и скинул-то так, чтоб нашли, но не сразу. Чтоб не полезли… – Он сделал рукой непонятный жест. – Искать. А тут эта… целительница, чтоб ее. На мою-то голову. Откудова взялась только?
– И выдать смерть за несчастный случай не получилось.
Ход становился
