— Я ехал мимо «Шарите» и увидел цепочку женских следов, исходивших из клиники. Когда я нагнулся, чтобы лучше рассмотреть их, мне ясно послышался запах йодоформа. Но этот запах был уже слаб, и по мере ухода от клиники становился всё слабее и слабее. Врачей-женщин в клинике «Шарите» нет. Оставалась медсестра. В конце концов следы привели меня к гостинице. Спрашиваете, как я узнал, что это была фройляйн Клозе? Лицо швейцара сияло от счастья.
Фройляйн Клозе, очевидно, восприняла эти слова как комплимент, ибо она улыбнулась такой обворожительной улыбкой, что я с трудом отвёл глаза.
— Теперь я хотел бы узнать историю о воскрешении Шерлока Холмса, — продолжал Штольц.
Юная леди взглянула на Холмса, её прекрасные глаза ясно выражали удивление. Холмс удовлетворённо засмеялся.
— Я считался погибшим. Разве вы не знали об этом, мисс?
— Нет. Я не читала рассказы доктора Ватсона, — ответила она, снова виновато потупив глаза.
Я поразился такому невежеству. Конечно, в то время большинство женщин были лишены возможности получить высшее образование, но я думал, что если Штольц знает мои книги, то их должна знать и немецкая барышня, а, как впоследствии писал Джером, «немка всегда была блестяще образованна», «сама она быстро меняется — прогрессирует, как бы мы сказали». Но этому писателю не всегда следует безоговорочно доверять, особенно, когда он писал о любимой им Германии.
— А кто такой Шерлок Холмс, вам известно?
— Да.
— А о профессоре Мориарти вам приходилось слышать?
— К сожалению, нет.
— В таком случае нам придётся просветить вас. Но я не писатель, эту особенность имеет мой друг. Мне претят восторги толпы, и после моего возвращения я запретил моему биографу браться за перо. Но сегодня я ввожу исключение из правила.
Я сел за печатную машинку и принялся за написание «Пустого дома». Фройляйн Клозе надоело сидеть, и она стала ходить по комнате. Но попробовали бы вы сосредоточиться на написании очерка, когда рядом, из-за стола, слышатся голоса, а за спиной шуршит юбка! Наконец, рассказ был написан и прочитан перед любопытствующей публикой. Штольц по достоинству оценил хитрость Холмса при поимке Себастьяна Морана. Неожиданно он выразил желание сам написать рассказ.
— Вы напишете рассказ вместо меня? — спросил я Штольца, когда он сел за «ремингтон».
Не знаю, что на меня нашло, но я выбрал для письменных упражнений Штольца не совсем значительный рассказ, названный им «Как Ватсон учился делать фокусы»[25]. Я начал диктовать: «С самого начала завтрака я пристально наблюдал за своим другом. Наконец Холмс поймал мой взгляд…» Во время диктовки мне удалось заметить, что Штольц в некоторой степени искажал моё повествование, записывая его от третьего лица. Рассказ начался с описания того, как я определил, что мысли Холмса были заняты чем-то важным: он, обычно тщательно следя за своей внешностью, забыл побриться. Из того, что Холмс, прочитав письмо от некоего Барлоу, тяжело вздохнул и с гримасой недовольства положил его в карман, ясно следовало, что он не очень успешно ведёт дело этого клиента. То, что Холмс издал восклицание заинтересованности, открыв газету на странице финансовых новостей, говорило о его игре на бирже, а сюртук на месте домашнего халата указывал на то, что он ждал важного посетителя. Но сразу после моих рассуждений следовали слова опровержения. Подбородок Холмса был не брит потому, что бритву он отправил к точильщику. Сюртук мой друг надел потому, что отправлялся к дантисту по фамилии Барлоу. Сразу же после страницы финансовых новостей находилась страница с новостями о крикете, и Холмс читал именно её.
Слушая забавный рассказ, Штольц ухмылялся в усы, а фройляйн Клозе заливисто смеялась, отчего её щеки украсились милыми ямочками. Женщина, которая хороша собой и одновременно демонстрирует весёлый нрав, очаровывает вдвойне. Тем не менее, каждый англичанин знает, что настоящий немец является представителем серьёзной нации и лишён чувства юмора. Когда запас смеха был истрачен, она вновь потупила глаза, стыдясь своей эмоциональности.
— Холмс, я вижу, вы принесли скрипку. Вы не могли бы что-нибудь исполнить напоследок? — осведомился Штольц.
— С превеликим удовольствием.
Холмс взмахнул смычком, и комната наполнилась звуками «Полёта валькирий». Исаев что-то нечленораздельно проворчал, очевидно, по поводу того, что Вагнер был националистом и антисемитом. Разумеется, я считаю, что личность творца не должна негативно влиять на восприятие его творений.
Часы пробили девять часов, и я осторожно заметил, что нам нужно убрать за собой. Хотя Исаев говорил, что мы должны никого эксплуатировать, фройляйн Клозе проявила немецкую деловитость, охотно вытерев пол и помыв посуду. Надевая верхнюю одежду, я заметил на шляпке фройляйн Клозе вуаль, которая en y regardant de plus près[26] оказалась медицинским бинтом. Мы отправились обратно в «Кайзерхоф».
Едва войдя в номер, Холмс снова исполнил «Полёт валькирий». Коридорный прокричал берлинское ругательство, и скрипачу пришлось утихнуть. Чтобы чем-то занять себя, Холмс, отличающийся кошачьим пристрастием к чистоплотности, пошёл в ванную. Исаев сел за стол и вооружился карандашом и бумагой. Я наблюдал, как на бумаге появляются шаржи на кайзера и ещё одного немца, в котором я заподозрил фон Шлиффена, хотя Исаев плохо передал внешность этого человека.
— Какой вы находите фройляйн Клозе? — спросил я русского шпиона.
Вместо ответа я был вынужден слушать, как Исаев несёт околесицу.
— Сложилось мнение, что Даша Севастопольская тоже была красавицей. Но мы, будучи её современниками, не можем узнать о ней ничего нового, даже её фамилию. Ведь мы находимся в Германии. — Исаев улыбнулся, увидев моё изумлённое лицо. — Даша Севастопольская почитается в России как первая военная сестра милосердия.
— Простите, но я не могу поверить вашим словам.
— Почему, доктор Ватсон?
— Каждый англичанин знает, что первой военной сестрой милосердия была Флоренс Найтингейл!
— Правда? А когда ваша мисс или миссис Найтингейл стала сестрой милосердия?
— В октябре 1854 года.
— Даша Севастопольская стала ей раньше. Допустим. Я не уверен. А сколько лет было Флоренс Найтингейл?
— Тридцать четыре года.
— А вот Даше Севастопольской было всего шестнадцать лет! Где работала Найтингейл?
— В госпитале в Скутари.
— А вот Даша Севастопольская выносила раненых с поля боя!
Будучи русским, Исаев проявлял поистине немецкое высокомерие, защищая русские «достижения», и я, временно лишившись нашей сдержанности, ударил его в плечо.
