— Ты и это знаешь?!. — полковник не смог сдержать изумления.
— А вы что, и правда, решили, что имеете дело с простым лохом, мелким слесарем? Могли бы сразу заподозрить, что тут дело не чисто… По тому, как я ловко ваших топтунов с хвоста срубал. Так вот, все эти предосторожности ради того, чтобы вы мою жену к этому делу не приплетали. Она вообще ничего не знает. Я вам сам позвоню, и сообщу…
— Так, баксы, само собой, но ты еще что-то хочешь?
— Ага, хочу… Чтобы вы этих козлов замочили самым извращенным способом. Мало того, что я из-за них месяц по городу бегаю, как заяц, это ведь из-за них в основном я сижу здесь в полном дерьме и нищете…
Полковник захохотал:
— Ну, эт само собой… Ладно, отбой…
— Минуточку. Если вы своих волкодавов все же отозвали, я все равно сейчас исчезну. Так, на всякий случай… — и он положил трубку.
Остаток ночи прошел спокойно. Видимо полковник поверил Павлу.
Продажа черного кота в черном мешке
С обычными предосторожностям придя к Люське, Павел решительно позвонил в дверь, с любопытством ожидая, какой его ждет сюрприз. К его изумлению, сюрприза не оказалось, наоборот, на Люську напал писательский задор. Павел насторожил охранную систему и лег спать. На минутку отвернувшись от стола, Люська сказала требовательно:
— Сходи за водкой.
Павел еще не остыл от боя, а потому рявкнул:
— Нет у меня денег! И дай поспать. И не дай тебе Господь, уронить ведро! К двери просто не подходи… Если будут звонить, буди меня. Учти, если придут убивать меня, то заодно убьют и тебя. Усекла? И еще, открой окно, я дышать не могу в такой атмосфере…
Накурено было знатно, на столе уже стояла пепельница, полная окурков, и чайная чашка, с уже сформировавшейся горкой. Люська посмотрела на него злым взглядом, фыркнула, и отвернулась к столу. Тогда он поднялся сам, открыл форточку, сходил на кухню, открыл форточку и там.
Спал он беспокойно, несколько раз просыпался, Люська строчила авторучкой, беспрерывно дымя сигаретой. На часах было пять часов. Он поднялся и пошел на кухню. Вся посуда лежала в раковине, на сковороде лежали остатки бифштекса, уже протухшие. Павел помыл сковороду, поставил жариться бифштексы, пока они жарились, помыл посуду. Накрыв на стол, позвал Люську, но она бросила что-то невнятное и не пришла. Наевшись, он заглянул в комнату. Люська писала. В такие моменты, видимо, она сама себе казалась невыносимо гениальной, а все окружающие — бездарями, графоманами и ничтожествами. Потому она и кидалась на всех, кто пытался отвлечь ее от процесса творения стихов.
Одевшись, Павел вышел на улицу, глубоко вздохнул, голова побаливала, после тяжелого сна в густом дыму.
Он прекрасно помнил, где жил Гриня. Ему повезло, умершая бабушка оставила свою однокомнатную квартиру единственному внуку.
Поднявшись на третий этаж, он надавил кнопку звонка, надвинув на самый нос кепку афганку. Его долго разглядывали через глазок, наконец, послышался голос, принадлежащий, без всякого сомнения, Гришке:
— Кто?
Павел произнес противным скрипучим голосом:
— Андрюха, от Коляна…
Дверь сейчас же открылась, Павел шагнул внутрь, одновременно сбивая кепку на затылок.
— Сюрприз! — воскликнул, радостно скалясь.
Гриня от неожиданности попятился, но тут же разулыбался, оживленно заговорил:
— Паша! Сколько лет, сколько зим? Каким ветром тебя сюда занесло?
— Да вот, зашел узнать у старого друга, за что старый кореш Гриня, хочет замочить старого друга Пашу?
Григорий уже допятился до середины комнаты, наконец, собрался, глаза стали колючими, цепкими. Павел принял боксерскую стойку, явственно обозначил, что намеревается нанести левый прямой, Гриня сделал короткий шажок навстречу, явно провоцируя Павла нанести удар. И Павел нанес. Гриня попытался поймать его руку в захват. Ну, ясно, спортивный самбист без всяких затей, с весьма смутным представлением даже о боевом самбо! Так явно тянет на бросок через спину, с последующим переводом в партер и удержанием болевым приемом. Павел жестоко рубанул ему по гортани внешним краем ладони. Ага! Дружище, о таких штучках мы даже не слыхали?.. Крутнувшись в три четверти оборота, Павел добавил ему локтем под ухо. Пятнадцать минут наркоза гарантированы.
Обойдя комнату, Павел выдрал шнуры из стереосистемы, из утюга, который стоял на столе, потом перевернул стул, положив его на пол спинкой и сиденьем. После чего уложил на него животом Гриню, рывком спустил штаны вместе с трусами, и прикрутил шнурами ноги и руки к передним ножкам стула. Отступил на шаг, полюбовался; это называется — клиент готов к употреблению. Сел на стул и принялся терпеливо ждать. Гриня повернул голову через десять минут. Крепкий парень, отметил про себя Павел.
— Ты что, козел, делаешь?! Тебя же уроют! Тебя же сначала опустят, а потом в костер заживо…
Не слушая вопли, Павел принялся шарить по ящикам и шкафам. Наконец, нашел, что искал. Да и как этой вещи может не быть в доме, в котором живет нормальный мужик? Большой паяльник. А в другом шкафу, набитом медикаментами, отыскался и моток пластыря. Наклонившись к Грине, он ласково сказал:
— Ну, ты сам посуди, какая мне разница, сколько раз вы меня убьете? Один раз, два раза или даже три? Но мне очень хочется знать, за что вы меня хотите убить?
— Откуда я знаю?! Колян говорит, за старые дела…
— Так-так-так… И ты, козел драный, забыл старую дружбу, и в этом деле участвуешь?
Гриня промолчал.
Павел раздумчиво проговорил:
— Так, что же с тобой сделать? Ладно, для начала трахну, а потом паяльник вставлю…
— Пашка, ты чего, а?.. — Гриня от страха перешел на шепот.
— Скажи, за что меня Колян убить хочет, и я тебя только трахну, а паяльник вставлять не буду?
— Паша, вот те крест, не знаю!
Внимательно вглядевшись в пустые от ужаса глаза, Павел медленно выговорил:
— Хорошо, верю… Значит, он и вас, своих братков, в темную использует… Себе все хочет захапать… А речь идет о сотнях тысяч баксов… Усекаешь, братан?!
— Пашка, а ты, правда, не знаешь, за что Колян на тебя взъелся?
— Теперь-то знаю… Теперь я вас козлов мочить буду, как котят в помойном ведре!
— Пашака, развяжи, а? Тебя ж поймают!
— Ага, меня сегодня аж четверо поймали. Коляну-то бровь со щекой зашил? А остальных загипсовал?
— Ба-а… Они ж сказали, что с азерами стрелку забивали…
— Вот видишь, даже тебе врут, — грустно сказал Павел. — Ладно, мне идти надо…
— А меня что, так оставишь?
— Да нет, что ты! Как я тебя, старого друга, в таком положении оставлю? Сейчас, кое-чего добавлю к натюрморту…
