— А вот так делать больше не надо. С этого стула уходят только тогда, когда я об этом прошу. Запомнил?
— Да, — произнес Николай, и он почувствовал, как злость и ненависть к этому очкарику закипела в нем.
— Молодец. А теперь открой рот и высунь язык.
Проведя палочкой, у него взяли мазок. Палочку так же аккуратно положили в пробирку с номером тридцать восемь.
— Вот тебе банка, Утром поссышь в неё, да смотри, целься лучше, обольешь, заставлю выпить, понял?
— Да.
— Умница. Люблю, когда меня понимают и делают все, как я прошу. Ребятам меньше работы, я правильно говорю? — он обернулся в сторону охранников. Те скорчили рожи, и один из них произнес:
— Кончай демагогию разводить. Мы уже карты сдали. Бабки на кону, а ты байки пацану рассказываешь.
— Демагогия, это моя слабость. С вами вот о чем говорить, не о чем, а здесь есть с кем. Достояние нации, генетически чистый материал, цветы жизни, так сказать. Им цены нет, а вы.
Снова послышалось ржание и последующий затем возглас:
— Ну и трепач ты, и как тебе Боря терпит?
— Гениальных людей не терпят, их уважают, ценят и любят. Усек, юноша. Это я тебе говорю, тридцать восьмой, потому как тот, что ржет за моей спиной прекрасно знает, что я умею делать, а что он, — очкастый повернул голову, и охранник неожиданно перестал смеяться.
— Вот теперь можешь идти, свободен. И баночку прихвати. Напоминаю, обоссышь банку, заставлю всю выпить, чтобы в следующий раз знал, что я люблю послушание.
— Садист, — процедил сквозь зубы Николай, и поднялся со стула. В этот момент новый удар дубинкой по ногам, заставил его присесть и боль, которую он почувствовал вслед за этим и не смог стерпеть, заставила вскрикнуть и повалиться на бетонный пол.
— А вот реплик я не терплю. За них я наказываю и очень больно. Запомни это раз и навсегда. Это только для острастки. В следующий раз вот он, — и врач, указал рукой на одного из охранников, — Сломает тебе руку, тогда ты будешь думать и говорить по-другому.
Николай лежал на полу и боль от бессилия, что-либо сделать, была сильнее, чем от удара дубинкой по ногам.
— Так, кто у нас следующий по списку-то, тридцать седьмой, — врач исподлобья посмотрел в сторону Иры.
— Девочка-припевочка из Питера. Вы сами или как?
— Сама, — и Ирина подошла к столу.
— Умница. До чего приятно работать с мозговитым контингентом. А то крик, шум, гам. Для чего? Не понимаю. Ваша бывшая подруга вчера затихла, а на столе вдруг брыкаться начала, материться. Можно подумать, что я садист какой, и без анестезии её резать буду. А в результате что? Пришлось действительно без наркоза пилякать девушку. И что? Ничего, через пять сек сознание потеряла. Вот и думаешь. Хотел как лучше, не нравится. А главное, к чему строить из себя Александра Матросова? Не те времена и не те условия, чтобы героизм проявлять. Это я к тому, чтобы вы умнее были, и не выпендривались, понятно? — и он обвел притихших ребят своим колючим взглядом.
Продолжая лежать на полу, Николай забыл о собственной боли в ноге, по которой только что прошлись дубинкой. Он слушал весь этот бред сумасшедшего врача, и ясно понимал, что это простая игра на публику, чтобы запугать их, сделать до безобразия послушными до самого последнего момента, когда придет срок, ложиться на операционный стол. И в то же время, это были слова человека, который упивался собственной властью над ними, беззащитными, голодными людьми, приготовленными к смерти ради денег.
Прошло минут тридцать, и вся процедура была закончена. Кровь и мазок были сданы, и каждый получил по банке для анализа мочи. На этот раз, по окончании, никаких реплик со стороны очкастого, как прозвал врача Николай, не было. Все вышли и закрыли дверь
Он приподнялся и, ковыляя, добрался до места, где обычно сидел.
— Больно? — участливо спросила Ира, которая сидела неподалеку.
— Не очень, пройдет.
И снова тишина обступила их. Даже если прислушаться и не дышать, невозможно было услышать ни единого звука. Создавалось впечатление, что они находились в глубоком подземелье, а мир, где-то далеко наверху, куда выбраться невозможно ни при каких обстоятельствах.
—----
— Лиза, ты готова?
— Подожди минутку, — она поглядела на себя в зеркало и, облизав губы, чтобы не было так заметно, что она их подвела помадой, защелкнула пудреницу и положила её в сумку. Перекинула через плечо и, посмотрев на Павла, произнесла:
— Я готова, можем идти.
Закрыв и опечатав кабинет, она сдала на вахте ключи. Взяв Лизу под руку, они направились к автобусной остановке.
Павел давно положил глаз на Лизу, почти сразу, как пришел служить в отделение. Совсем молоденькая, она работала с документацией, и когда он её впервые увидел, идущей по коридору, чуть не врубился в стену. В милицейской форме, с погонами ефрейтора, она была так хороша, что Оксана Федорова, которую он до этого считал идеалом женской красоты, неожиданно померкла, и на его собственном небосклоне, зажглась новая звезда по имени Лиза.
Впрочем, в этом было много справедливого. Стройная, но отнюдь не худая, с красивыми, выразительными чертами лица, которое не могли испортить, а наоборот украшали, несколько веснушек, потрясающие воображение вьющиеся от природы русые, с рыжеватым отливом волосы. Внешний вид дополняли очки в тонкой металлической оправе.
Глядя на неё, трудно было понять, к чему весь этот маскарад с милицейской формой, и вообще, что делает в этом заурядном районном отделении милиции, такая симпатичная девушка? Единственное, что могло прийти на ум, так это то, что идет примерка рабочей одежды, и оценивают, какое впечатление она окажет на сотрудников. Её место было как минимум в кресле секретаря в шикарном офисе или на подиуме.
Проходя мимо, она мило улыбнулась и пошла дальше. Павел остановился буквально в нескольких сантиметрах от стены и понял, что его лицо готово оставить на ней свой отпечаток. Он сделал шаг назад и обернулся. Девушка открывала дверь в кабинет, и загадочно улыбаясь, посмотрела в его сторону. Помимо его воли, сердце Павла забилось чаще.
Уже на следующий день, он знал, что её зовут Лиза, ей двадцать лет, она учится на первом курсе юрфака и уже год как работает в милиции. Но самое главное, было то, что она не замужем и никто из сотрудников за ней не приударил, точнее сама Лиза ни с кем из них не встречается.
Как назло, а может, наоборот, к счастью, спустя неделю после того, как он был принят на работу, Лиза ушла в отпуск и появилась снова, похорошевшая и загоревшая, спустя месяц. За это время, Павел сумел вписаться в коллектив, обзавестись немногочисленными друзьями и узнать подробности о сотрудниках, в том числе и Лизе. В основном коллектив отделения был мужской, а женщин, включая Лизу, всего четверо.
