Он закрыл дверь, и Павел остался снова один.
Так что же мы все-таки имеем, снова начал он, и перевернул лист дела. Осмотр места предполагаемого исчезновения показал, что рядом с отпечатком ботинка, в который был одет пропавший Гладышев, обнаружены многочисленные собачьи следы. Судя по отпечаткам, они принадлежат собаке породы ирландский сеттер. Кроме того, выявлены следы, принадлежащие людям, возможно присутствовавшим в этом месте в момент исчезновения Гладышева.
Опрос случайных прохожих, которые выгуливали собак в период осмотра места, где был найден телефон Гладышева, ничего не дал.
— Итак, — мысленно произнес Павел, — дело действительно дохлое, и в каком направлении работать, совершенно непонятно. Если телефон выбросили, значит явно не ограбление. Мать, простой служащий, следовательно, похищение с целью выкупа маловероятно, хотя, надо бы проверить, где она работает и чем занимается. Может от неё зависит кто-то или что-то, например какая-нибудь экспертиза или подписание акта, да мало ли чего? Решили таким образом нажать на принципиальную дамочку. Может такое быть? — в элементе.
— Хорошо, а что еще?
— Ничего. Ноль, Зеро. Даже противно, что не за что ухватиться. Стоп, а зачем собака?
— Собака, собака, может это просто совпадение. Гуляли с собакой, подошли, время спросить или… Отвлекающий маневр, чтобы легче было организовать похищение? Но для чего, кому это надо? Ребус, кроссворд. Нет, пожалуй, надо завтра с утра пройтись основательней по тем местам, где найден телефон.
—----
— Интересно, какой сейчас час? — подумал Николай. Лежать на бетонном полу на тонкой, провонявшей потом подстилке, было противно и непривычно. Кости ныли, но сидеть было и того хуже. Непреодолимо тянуло в сон, веки смыкались сами собой, и тебя неудержимо валило набок. Упасть и удариться головой о бетонный пол было проще простого.
— Эй, не спишь?
— Вить, это ты?
— Я.
— Не могу заснуть. От этого пола, все кости ноют.
— Ты что, никогда не спал на полу?
— Нет, не приходилось, а ты что спал?
— Бывало, в деревне к бабке ездил, так там, на печь заберешься и спишь. Подстилка тонкая, разве что теплее, чем здесь, а так, то же самое.
— Не знаю, я ни разу в жизни на печи не спал.
— Слушай, а я в Москве ни разу не был.
— Серьезно?
— Честно. Все собирался, и так ни разу не съездил.
— Слушай, так ведь Тверь совсем недалеко от Москвы, или я ошибаюсь?
— Электричкой два часа с небольшим.
— И че, ты в Третьяковке, Пушкинском, не был?
— А ты был?
Николай засмущался, поскольку понял, что к своему стыду ни разу не был в Пушкинском музее, а когда они от школы посещали Третьяковку, то ходил по залам, мысленно думая, как бы поскорее отсюда слинять и смотаться в буфет.
— Чего молчишь?
— Так ничего. Был, конечно.
— А я вот не был. И Мавзолей только на картинке, да по телеку видел.
— Подумаешь Мавзолей. Я сам там ни разу не был. Мумия и мумия, лежит себе, кайфует как Тутанхамон.
— Как кто?
— Тутанхамон, царь такой Египетский.
— А… Слушай, а ты в самом центре в Москве живешь?
— Скажешь тоже. В центре жить хорошо, но с другой стороны, там и дворов-то настоящих нет. Кругом конторы, да магазины, везде тачки крутые понатыканы, не пройти, ни проехать. А у нас называется, спальный район. Кругом жилые дома, гаражи, да ракушки. Зато железка рядом и место отличное, где можно после школы потусоваться, пивка дернуть, девчонок покадрить, ну и вообще, место классное.
— Здорово. У нас тоже хорошо. Дом трехэтажный, говорят, сразу после войны немцы пленные строили. Правда, квартиры коммунальные, зато комнаты большие и потолки высокие. И двор хороший, и вообще отлично у нас, не то, что в Москве.
— А с чего ты решил, что у нас в Москве хреново?
— Да так, посмотришь телек, то взорвут где, то убьют кого, народу тьма, машин тоже. Не знаю, мне кажется, у вас там свихнутся можно.
— А я Москву даже на Париж не променяю.
— Париж, сказал тоже. А ты был в Париже?
— Не был я нигде, ни в Париже, ни в Пушкинском музее.
— А говоришь, был.
— Соврал. В Москве живу, а кроме, как в Третьяковке и цирке, нигде не был.
— А в Большом театре был?
— И в театре не был. На елку ходил в Лужники и Олимпийский.
— Тундра ты. Жить в Москве и нигде не побывать.
— Веришь, выберусь отсюда, по всем музеям пройдусь, чтобы на всю жизнь запомнить. Может и не пригодится, но хоть знать буду, что есть такой музей и я в нем был.
— Ну, ты даешь.
— Чего даешь?
— Надеешься отсюда выбраться.
— Надежда умирает последней.
— Песня или собственна мысль?
— А черт его знает, песня, по-моему.
— Ладно, пойду, посплю, и тебе советую.
— Уснешь тут.
—----
— Докладывайте, — произнес майор Дроздов, и по-привычке, выработанной с начала службы в милиции, убрал в ящик стола лежащую перед ним папку с делом.
— Да особо нечего, товарищ майор.
— Плохо, что нечего. А все же, хоть какие-то зацепки есть?
— Так, предположения.
— Давайте хотя бы с предположений начнем, глядишь, ниточка появится.
— Я запрос сделал по аналогичным заявлениям граждан за последние несколько месяцев по городу.
— И что?
— Картина следующая. Из пропавших, входящих в возрастной ценз от пятнадцати до двадцати, попадает сорок два человека. Из них восемнадцать найдены. Дела закрыты, так как собственно похищения не было, просто паника родителей. В остальных случаях, картина тоже различная. Три случая, где имело место похищение с целью выкупа. По ним велись следственные мероприятия и во всех случаях, удалось задержать преступников. Впрочем, это и понятно, те, кто не обращался к нам, сами решили эти проблемы, заплатив выкуп. Есть несколько дел, где обращались через несколько дней после пропажи, но это, как правило, контингент из разряда неблагополучных. Сильно пьющие, нигде не работающие, и так далее. Поэтому, проанализировав оставшихся, получается, что есть еще шесть случаев, дела по которым зависли, по причине, что пропавшие так и не были найдены.
— Они в розыске?
— Да.
— А по базе не просматривали, никто из пропавших через больницы, морги не проходил?
— В том-то и дело, что нет. Дела висят мертвым грузом.
— А хоть какая-нибудь связь между ними наблюдается?
— Вы имеете между пропавшими?
— Да.
— Трудно сказать. Все из разных семей и по уровню достатка и прочему. Только…
— Так, значит, что-то нащупали, верно?
