Стеклянный колпак, паутина проводов и трубок, яркий, чересчур яркий свет ламп. «Зачем такой яркий свет?» — спросил я у врача. «Здесь всегда так», — ответил он. «Он что-нибудь чувствует?» — снова спросил я. «Странно, но все задают этот вопрос… нет, не чувствует». «Но ему, должно быть, что-то снится?». «— Не думаю.» Я вспомнил ларсоновскую шутку с рекодером снов. «Можно ли считать мыслящим того, кто только спит и видит сны?». Мне кажется, он меня не понял.
Если врачи смогут вернуть Берха обратно в кеному, не подумает ли он, что над ним опять жестоко подшутили, — с такой мыслью я вышел из палаты. Закрывая дверь, посмотрел на номер. Берх лежал в той же палате, что и я, когда вернулся из пещер Южного Мыса. Я освободил ее для него — получается так…
Дома Татьяна спросила, как дела у Берха.
— У него больше нет никаких дел, — ответил я.
— А будут?
— Вряд ли…
— Как так получилось?
— Как у гностиков — «он пригубил чашу забвения, приняв ее из рук Архонта». Плерома не пускает в себя раньше времени… Вот и Берха — остановили.
— Кто остановил?
— Карлики…
— Ты сам-то понимаешь, что говоришь?
— Кто это «сам»?
До Татьяны дошло, что сейчас ко мне лучше не приставать с расспросами.
Поздно вечером я позвонил Виттенгеру. Ничего нового он мне не сообщил, велел только не расстраиваться и сказал, что, на самом деле, все не так плохо. Он имел в виду, чтобы я не расстраивался из-за того, что Шеф на меня наорал. Но немилость Шефа волновала меня меньше всего. Я переживал совсем не из-за этого. Если понимать Шефа буквально, то все, чем занимался я, Берх, Виттенгер — это так, детские забавы. А у Шефа есть дела поважней. Последнее утверждение Виттенгер наотрез отказался комментировать.
Эмма Перк была уверена, что я в состоянии догадаться, кто является четвертым гомоидом. Очевидно, она переоценила мою догадливость, потому что у меня не было ни малейшей идеи на этот счет. С другой стороны, Лора Дейч была единственным человеком, оказавшимся в стороне от «дела гомоидов». За время расследования (а с его начала прошло без трех дней два стандартных месяца) я несколько раз вспоминал о ней. Но со дня похорон Альма Перка побеседовать с ней так и не удосужился. Хью Ларсона нашел бы этому объяснение. Он сказал бы, что я уподобился Берху — оставил самого важного свидетеля на потом, искусственно отдаляя тот момент, когда не останется ни свидетелей, ни правдоподобных версий. И он, отчасти, был бы прав — лишь отчасти, поскольку и без Лоры Дейч мне хватало работы. Вчера, слушая Шефа, я подумал, что в скором времени я могу остаться вообще без работы. Сегодня утром мне позвонила Яна и предложила, разумеется, не от своего имени, взять отпуск на недельку — другую. Я сказал, что подумаю, а сам позвонил Симоняну и спросил, где сейчас Лора. Ни один из ее номеров не отвечал, а в лаборатории Тонких Нейроструктур мне сказали, что она у них больше не работает. Симонян спросил, зачем она мне понадобилась. Я ответил, что его это не касается — в хорошем для него смысле, после чего он сообщил мне ее новый адрес.
Лора уволилась из Института Антропоморфологии больше месяца назад. После увольнения она уехала из города и теперь жила в полузабытом-полузаброшенном поселке первых переселенцев. Предварительно, я навел справки в медицинском центре, куда Лора не раз обращалась за помощью, и я узнал, что там хранится и запись ее генома. Следовательно, она — не гомоид — те свои геномы кому попало не раздают. Такой вывод меня не обескуражил, поскольку с самого начала я был уверен, что она — обычный человек. То есть не обычный, а довольно-таки симпатичный человек. И поговорить с ней мне нужно было обязательно. Потребовалось полчаса, чтобы уговорить ее принять меня хотя бы минут на десять. В конце концов она согласилась, я ввел координаты поселка в автопилот флаера, и тот понес меня на восток.
В пятистах километрах к востоку от Фаон-Полиса начинается плоскогорье, предваряющее Горный Фаон — страну ледяных пятнадцатикилометровых пиков, действующих вулканов и гейзеров. Из-за доносимого ветром вулканического пепла, снег на плоскогорье имеет сероватый оттенок и однообразные, в цвет снегу, купола домиков переселенцев с высоты кажутся мыльными пузырями, вздувшимися на мутной белесой воде. Флаер сам нашел, где приземлиться. Два абсолютно одинаковых купола стояли поодаль и если бы Лора не вышла на порог, я бы не знал к которому из куполов идти. Не считая нас, на улице не было ни души, и ни единого звука — кроме шелеста поземки. После коротких взаимных приветствий мы прошли в дом.
Когда я снимал куртку в прихожей, я обратил внимание как Лора несколько раз тревожно взглянула на дверь, ведущую из гостиной в соседнюю комнату. Проходя мимо этой двери я нарочно остановился, как бы в раздумье; Лора сразу же указала мне на диван у окна — подальше от двери. Предложила чаю. Я, естественно, не отказался.
— Чем вы теперь занимаетесь? — спросил я.
— Пока ничем. Наверное, совсем уеду с Фаона.
— Даже так… А из-за чего вы ушли из института?
Она молчала. Я зажал чашку с горячим чаем между ладонями, ощутил ее тепло, и уют одинокого жилища стал проникать в меня через кончики пальцев.
— Замерзли?
Она прекрасно знала, что я не замерз — от флаера до дома не больше пятидесяти шагов. Но мне было приятно, что она так спросила.
— Нет, — ответил я, но сразу же поправился, — только ладони — чуть-чуть… Я спросил вас про институт, — добавил я.
— Мне тяжело об этом говорить. После смерти Альма я не могла там больше оставаться.
— Но как же лаборатория, исследования? Не жалко бросать?
— Не все от нас зависит… — сказала она одними губами.
Я понимал, что чем дольше я буду находиться в этом доме, тем меньше у меня будет желания задавать бестактные вопросы.
— Простите, но мне нужно знать… — мямлил я, — я прошу вас ненадолго вернуться к событиям двухмесячной давности — я имею в виду убийство Альма Перка.
— Разве дело не закрыто?
— Закрыто, безусловно закрыто. Теперь уже точно известно, что Перка убила его жена, но мне по-прежнему непонятен мотив.
— Вы вновь собираетесь говорить о моих взаимоотношениях с Альмом.
— Насколько я понял, ревность не могла быть мотивом…
— Конечно не могла, ведь я не давала никакого повода.
— Я вам верю. То есть я вам верю, когда вы говорите, что не давали жене Перка повода для ревности. Но есть еще одна вещь… Проект «Гномы», что вы знаете о нем?
— Впервые слышу, — сказал она так, как обычно говорят те, кому все равно — верят им или нет.
— И вы никогда не пытались узнать из-за чего погибли супруги Перк, Лесли Джонс и еще — некий профессор Франкенберг, который сотрудничал с Альмом Перком? Столько смертей — и вам нет до них никакого дела? Ваше «впервые слышу» можно понимать двояко — либо вас и вправду не волнует, что стало с близкими вам людьми, либо… либо вы на чужой стороне! — выпалил я.
