— Нет. Ничего мне Керим не давал. Просто я помогал Анохину занести туда какие-то свертки и макет…
— А что за макет?
— Не знаю. По-моему, какой-то электростанции.
— А вот и карта США, — вполголоса произнес Мельников. — На берегу океана тоже, наверное, база какая-то.
— Я тоже так подумал. Посмотри фотографии. На них подводные лодки. А на обороте фотографии такой же знак, как и на карте.
— Хорошо, потом разберемся, — и Мельников деловито начал засовывать все, что изъяли у Бугчина, себе за пазуху.
— Ребята, мужики! Неужели вы меня пришить хотите?! Клянусь честью, я никому не скажу!
— Послушай, Семен, неужели ты и вправду считаешь, что у тебя есть честь? — перебил его Полещук.
— По-моему, после того как ты родился, твой отец несколько дней за аистом гонялся и забрасывал бедную птицу камнями, — поддержал Полещука Мельников, но глаза его не улыбались.
Бугчин завыл, заливаясь слезами:
— Так что же это делается! Одинокого человека убить в далекой стране! Кто же тогда мои косточки в землю закопает, хоть одним добрым словом вспомнит!..
Вдруг он затих и с надеждой предложил:
— А хотите, я Анохина кокну? Или самого Керима попытаюсь? А?
Мельников и Полещук переглянулись: предложение им явно понравилось. А Бугчин, уловив их колебания, добавил:
— Я вам еще вот что скажу: у Анохина я видел список наших пленных солдат. Там написано, что Мельников должен руководить группой по захвату какой-то базы в Америке, а ты, Полещук, определен в группу, которая должна захватить во Франции атомную электростанцию.
— И где этот список? — спросил Мельников.
— Он его где-то спрятал. Но я найду. Как только он отлучится из своей берлоги хоть на час, я такой шмон устрою, что все, что он заныкал, найду.
— А что, он все время в квартире сидит?
— Дело в другом. Иди знай, как скоро он вернется. Если бы мне кто-нибудь помог, постоял на шухере, то я бы уже давно все облазил.
— А если Анохина сейчас нет дома, ты можешь отыскать списки? — спросил Полещук. — А мы понаблюдаем за подходами, в случае чего предупредим. Ну, что молчишь? Трусишь?
— Я?! Я готов, пошли!
Полещук вопросительно посмотрел на Мельникова. Капитан явно находился в затруднении. Он понимал, что если Бугчин врет, то стоит его отпустить, тогда им и американцу — конец.
Мельников кивнул головой Полещуку:
— Отойдем в сторону.
Бугчин, не двигаясь, испуганно следил за ними.
— Володя, ты побудь с ним, а я сбегаю к Эвансу.
— Давай жми! Он — опытный мужик, верный совет даст.
Мельников быстро начал спускаться. Поминутно оглядываясь, он приблизился к зданию, где жил американец, и постучал в дверь. Тишина. Мельников постучал еще раз, уже более настойчиво. Наконец, дверь открылась, и перед ним предстал Эванс. Он был бледен и явно расстроен.
— Извините, мистер Эванс, но у нас появилось срочное дело. Вы один? Можно войти?
— Лучше подождите на улице, я сейчас приду.
Мельников вышел во двор. Он не видел, как Эванс метался по своему жилищу: он искал… самого себя. Только что они сидели друг напротив друга и разговаривали. Эдвард живой и Эдвард мертвый! Причем Эдвард мертвый знал о живом Эдварде все, а тот о мертвеце — ничего.
Эдварда мучил остеохондроз, и его двойник подошел к нему и коснулся верхних шейных позвонков. Рука его была теплой. Эдвард ощутил даже шероховатость кожи его пальцев. Болезненные ощущения почти сразу же исчезли.
— Ты снял мне боль, — произнес Эдвард и тут же услышал свой собственный голос, узнал даже малейшие обыденные интонации:
— Я же знаю, что у меня болит.
Эдвард вспомнил о фотоаппарате, который несколько дней назад передал ему Мельников, и спросил:
— Ты не хочешь со мной сфотографироваться? По-моему, интересный кадр получился бы, не правда ли?
— Этого делать нельзя, иначе я больше не приду.
В этот момент в дверь постучали, и разговор прервался.
Поэтому Эванс не сразу вышел к Мельникову. Увы, двойник больше не появлялся, и Эдвард, чертыхаясь в душе, вышел на улицу. Мельников нервно поглядывал по сторонам.
Они уже научились изъясняться между собой на странной смеси двух языков — русского и английского.
— Что случилось, Виктор?
— У нас с вами проблема, — и Мельников коротко рассказал о ситуации.
— Черт возьми! — ругнулся Геллан. — В этих краях невозможно уединиться даже с женщиной.
Мельников протянул американцу фотографии и документы, которые были у Бугчина:
— Лично мое мнение — убрать этого подонка. Верить ему весьма опасно.
Геллан был старше Мельникова. Опыт разведчика подсказывал ему иной ход. Подробно расспросив капитана о поведении Бугчина, его словах, Эдвард, наконец, принял решение.
— Слов нет, риск очень большой, но мы должны пойти на него. Анохина сейчас наверняка еще нет дома. Строго предупредите Бугчина и отпустите. Сами же проследите за ним. На всякий случай договоримся, что и вы, и я, и моя спутница случайно оказались там, естественно, каждый из нас по своим делам: вы прогуливались, я — занимался любовью. Но так получилось, что и вы со своей стороны, и я, и моя дама — со своей, видели, как Бугчин напал на Миреха, что-то у него отобрал, а затем сбросил его в пропасть. После этого мы схватили Бугчина, отобрали у него эти фотографии и документы, а он, когда мы рассматривали их, сбежал.
— А как же женщина?
— Не волнуйся, Виктор, я сейчас с ней поговорю. Она сделает все, как я скажу.
— А зачем нам женщину впутывать? Скажем, что видели все это только я и Владимир, и делу конец.
— Нет, друг, так нельзя. Только вам двоим могут не поверить. Мои показания существенно меняют дело. Но твоя мысль не впутывать даму мне нравится. Сделаем так: скажем, что видели драку вы и я.
— Хорошо, Эдвард. Я могу идти?
— Действуйте, друзья!
Керим явно торопился. Он не скрывал от Стрельцова и Левина своей заинтересованности в достижении положительных результатов в их экспериментах. К услугам ученых было предоставлено внутреннее телевидение. Регулярно, два раза в неделю — во вторник и четверг, — Левин проводил психотелесеансы. Им выделили еще четверых ученых — двух французов, немца и молодого ученого из Белоруссии Эдуарда Панкевича.
Стрельцов и Левин сразу же потянулись к Панкевичу. Лет тридцати пяти, чуть выше среднего роста, светловолосый, с небольшой русой бородкой и пышными усами, он смотрел на собеседника спокойными голубыми глазами. Уже после второй короткой встречи с Панкевичем Стрельцов не выдержал:
— Эдуард Францевич, мы сгораем от любопытства. Вы только что из Союза, а мы здесь торчим уже черт знает сколько. Хотелось бы с вами побеседовать, услышать новости. Не согласитесь ли вы провести с нами вечер?
