понятия не имела, что с ней делать. Может, это и слабость – простить Райана за все произошедшее.
А может, сила, ибо более уверенной я себя никогда не чувствовала.
Стелла останется жить с нами. Может, я и не стану для нее идеальной матерью, но точно буду стараться.
Уедем. К теплому морю, как когда-то обещал Райан. Вычеркнем одиннадцать лет разлуки и ошибок. Научим дочь плавать, будем любоваться закатами из окон маленького домика на побережье. Увидим горы, чужие города. Залижем раны и вернемся, чтобы стать частью новой семьи Кордеро. Не такой уж ненавистной, как раньше.
Мы все вместе переедем в Даркфелл, в небольшую квартиру с отдельным входом. Где зимой будет засыпать снегом крыльцо, а летом у самого окна будут шелестеть ветки раскидистого дерева.
За мечтами я почувствовала себя лучше, поэтому до меня не сразу дошел смысл песенки, раздающейся из коридора:
Тук-тук, за окном
Тихо плачет навь.
Медленно я поднялась с постели и, пошатываясь, подошла к двери. Чистый и красивый голос идеально попадал в ноты.
Старый дом, старый дом,
Сон ты или явь?
Я резко распахнула дверь в коридор. Он был пуст, но по этой пустоте прокатился звонкий женский смех. И песня донеслась уже из другого конца:
Тук-тук, медленно
Открываю дверь.
Я выскочила к лестнице, а голос стал удаляться. Казалось, я вот-вот его настигну. Он напоминал одновременно и голоса сестер, и дочери, и в то же время был мне незнаком.
Старый дом, старый дом —
Ты ему не верь.
Приоткрылась входная дверь, ветром в холл занесло пару листочков. Пост дежурной целительницы оказался пуст. Я двигалась словно во сне. Не задумываясь о том, что одета лишь в больничную рубашку, босая. Не думая о том, что было в этой ситуации что-то жуткое и неправильное.
Я резко распахнула дверь, оказавшись на улице. И сразу увидела то, что должна была увидеть. Напротив, на крыше небольшой часовенки, стояла хрупкая фигурка в светлой сорочке – такой же, в какую была одета я. На самом краю. А внизу – на мгновение я даже увидела эту картину ее глазами – раскинулся город.
В девушке, хоть она и стояла высоко, я узнала Веронику. Рыжие волосы растрепались на ветру, а на белой ткани расплылось алое пятно крови. Она опасно раскачивалась, обняв себя руками, и мотала головой, словно спорила с невидимым собеседником. Затем обернулась – и над крышами пронесся ее отчаянный крик.
Я вскрикнула, когда светлая фигурка сорвалась и устремилась вниз. Я не могла слышать звук удара с такого расстояния, но, закрыв глаза, – клянусь – я его услышала.
Последний куплет прозвучал прямо у самого уха:
Тук-тук, ветер здесь,
Он стучит в окно.
Я резко обернулась. Никого не было. Над крышами домов в полусне-полуяви пронеслось:
Обернись, ведь тебе
Жить не суждено.
Главный целитель лечебницы «Хейзенвилль-гард» Хантер Дельвего ненавидел, когда поступают новые пациенты. Приходилось оформлять целый ворох бумаг, порой он засиживался за работой до поздней ночи и ночевал здесь же, в кабинете, на небольшом диванчике. На такой случай в шкафу всегда висел запасной костюм.
Сегодня, к счастью, прибыл только один новенький. И это должно было быть быстро.
– Итак, Эдмонд, как вы себя чувствуете?
Но Эдмонд Белами – так, судя по документам, его звали – стеклянным взглядом смотрел куда-то в стену, вряд ли способный на внятную речь. Так что первичный осмотр – всего лишь формальность.
Хантер бегло просмотрел историю болезни.
Ментальный удар. Белами повезло, что он выжил. Хотя вряд ли можно назвать везением такое существование. Уже трое целителей-менталистов пытались найти в его сознании хоть что-то. Но после ментального удара такой силы от человека остается лишь оболочка.
Хантер выдохнул с облегчением. Он ненавидел вторгаться в чужой разум. Даже если делал это с целью облегчить страдания. Но если три менталиста не нашли ничего, кроме поврежденного варварским вмешательством сознания, его подтверждение не требуется.
– Хорошо, Эдмонд. Вряд ли вы меня понимаете, впрочем, так как мы далеки от полного познания разума, я вам кое-что все же скажу. В «Хейзенвилль-гард» вы получите помощь, в которой нуждаетесь. Я назначу для вас целителя, он поможет облегчить боль. Если у вас есть близкие, они смогут вас навещать. Не стану скрывать, это место станет вашим домом. Но мы сделаем все, чтобы вам, Эдмонд, было легче.
Сколько раз он говорил эти фразы? Родственникам, самим больным, репортерам, жаждущим сенсаций в духе историй ужасов о ментальных лечебницах. Все было бы проще, если бы Хантер в это верил.
Нет, «Хейзенвилль-гард» никому не был домом. Только тюрьмой.
– Когда я на них смотрю, то начинаю ценить жизнь, – сказал целитель, которому поручили Белами.
Хантер велел проводить его на обед, но в конечном итоге почему-то решил проконтролировать все лично.
– Что с ним случилось?
– Несколько менталистов ворвались в дом. Убили жену и ребенка. Просчитались с силой удара и не добили его. А может, пытались что-то узнать. Говорят, одну из нападавших застрелили во время ареста. Остальные скрылись. Так что вряд ли мы когда-нибудь узнаем.
– Жаль.
Хантер усмехнулся.
– У тебя еще остались силы на жалость?
– Не всем же быть такими циниками, как ты.
Стоя в дверях, Хантер задумчиво наблюдал, как совершенно безучастный Белами идет к накрытым столам. Скорее всего, он просто не сумеет есть самостоятельно, и придется приказать сестрам-лекаркам кормить его силой, вливать питательные зелья. Но Хантер не мог не попробовать. Он всегда пытался. Жаль, что чаще всего попытки оказывались безуспешны. К нему не попадали те, у кого был хоть какой-то шанс на излечение.
Белами вдруг быстро обернулся, словно проверял, есть ли кто у него за спиной, и от неожиданности Хантер подавился воздухом. Нет, так не ведут себя пустые оболочки, некогда бывшие людьми.
Осторожно, чтобы не привлекать внимания, он отошел с прохода и поспешил к другой двери, ведущей во внутренние помещения кухни. Оттуда можно было выйти к стойке раздачи и беспрепятственно наблюдать за залом.
Он не сразу нашел взглядом Белами, а когда нашел, не поверил собственным глазам.
Эдмонд Белами, жертва ментального удара, сидел за столом рядом с хорошенькой блондинкой и… разговаривал. К счастью, Хантер умел читать по губам.
– Здравствуй, Ким. Подобраться к
