Но Сигрен и на этот раз не принял «приглашения».
— Вы даже не можете представить себе, что я пережил за эту ночь, — произнес он, нервно поглаживая рукой подбородок, — что я пережил…
Он пристально посмотрел на Бэрда:
— Вы будете вести следствие? Да, господин инспектор… или комиссар?
— Комиссар, — вздохнул Бэрд. — Может быть, присядем?
— Да, да…
Сигрен тяжело опустился на тахту.
«Вряд ли преступник встретил бы меня так, — подумал Бэрд, присаживаясь на единственный стул, стоявший возле письменного стола. — Впрочем, слова есть лишь слова. А я обязан подозревать каждого из них. Посмотрим, как он поведет себя дальше».
Сигрен то и дело нервно поглядывал на комиссара. Бэрд молчал. Наконец, Сигрен не выдержал:
— Я должен что-нибудь рассказать?
— Нет, мне уже все известно, — спокойно сказал Бэрд. — Вам придется лишь ответить на несколько вопросов.
Он помолчал еще немного. Отчасти, чтобы помучить Сигрена (при такой ситуации это всегда полезно), но больше для того, чтобы найти какой-нибудь неожиданный вопрос.
— Давно вы занимаетесь наукой? — спросил наконец Бэрд, прекрасно сознавая убийственную тривиальность этого вопроса, но так и не сумев придумать ничего другого.
Сигрен, напряженный словно спусковая пружина, ответил мгновенно:
— Седьмой год. В сентябре как раз будет ровно семь лет.
— И все это время вы провели здесь, в лаборатории Хэксли?
Вопрос был не лучше первого, но надо же было как-то продолжать.
— Нет, после скончания института — я окончил Мертский технологический — после окончания я работал на морской испытательной станции. Потом познакомился с Девидсом и вот…
— Значит, это Девидс взял вас сюда? — быстро спросил Бэрд, почуяв если не ниточку, то во всяком случае что-то такое, вокруг чего можно было вести дальнейший разговор.
— Да, Девидс рекомендовал меня господину Хэксли, — без всякого энтузиазма ответил Сигрен.
— Вы этим недовольны?
Сигрен пожал плечами.
— Нет, почему же? Здесь неплохо платят.
— А чем знаменит Девидс? — поинтересовался Бэрд. — Вы уж извините меня, но в этой области я довольно слабо осведомлен.
— О, Девидс был выдающимся физиком, — явно думая о чем-то другом, произнес Сигрен. — Он доказал знаменитую теорему о слабом изоморфизме локальных структур. Вы, вероятно, слышали?
— Хоть я немного в физике и разбираюсь, — улыбнулся комиссар, — но если и понял из этого хоть что-нибудь, — то разве что слово «теорема».
Сигрен промолчал.
«Странно, все-таки, — подумал Бэрд, — почему этот еще совсем молодой ученый так говорит о науке? Без энтузиазма?»
— А вы любите свою работу? — поинтересовался он.
— Работу? — переспросил Сигрен. — Работа как работа. Это моя профессия.
Он говорил безразлично, даже обреченно. Комиссар внимательно посмотрел на Сигрена. Он вдруг ощутил, как из-за стены скучных анкетных сведений об этом человеке начинает проступать что-то живое.
— Я вижу, вы не слишком удовлетворены? — сочувственно спросил он.
Сигрен поднял глаза.
— Это совсем не то, о чем я мечтал, когда поступал в институт, — произнес он тихо. — В колледже я все время был первым по математике. Учителя предсказывали блестящее будущее. Да дело не в них. Я сам ощущал, как легко пульсируют мысли в моем сознании. Чувствовал, что могу решить любую задачу. Впрочем, вероятно, все это не имеет отношения к делу?
— Нет, нет, — быстро сказал Бэрд, — продолжайте. — Я слушаю вас с большим вниманием.
— Возможно, все и было бы хорошо, но после колледжа меня призвали в армию. Два года муштры, нелепых приказаний. Из меня упорно пытались сделать некое автоматическое устройство. Я вытерпел, прошел через все это. Поступил наконец в институт. И вдруг с ужасом почувствовал, что голова уже не та. Что-то все-таки они из меня вытряхнули. Я по-прежнему хорошо запоминал, но думать стало тяжело. Былая ясность исчезла. Решение любой задачи, даже сравнительно простой, стало для меня мучением. Надо было бы, конечно, все бросить, заняться чем-то другим — я не решился. Потом жена, дети.
— Но ведь это же чистейшая психология, — заметил Бэрд. — Ваш мозг остался прежним. Вы просто потеряли веру в свои силы. Уж поверьте моему опыту.
— Я сам старался убедить себя в этом. Но увы, безуспешно. Я стал бездарным тугодумом. — Сигрен в упор посмотрел на комиссара. — Вы первый, кому я в этом признался. От них, — он мотнул головой в сторону двери, — от них, разумеется, я все скрываю. Не знаю, почему я вам рассказал.
«Странное все-таки существо — человек, — думал Бэрд, с интересом глядя на Сигрена. — Странное и загадочное. Нельзя же, в самом деле, стать тупее за два года. Можно кое-что позабыть, потерять навык, но утратить талант, способности… Просто происходит нечто вроде короткого замыкания. В мозгу что-то переключается. Просто? — Бэрд усмехнулся. — Попробуй переключить „это“ обратно… Как? Каким образом?»
В памяти комиссара невольно всплыла недавняя история с Понти Дауэном, Понти, хороший знакомый Бэрда, известный легкоатлет, чемпион страны, легко прыгал в высоту за два двадцать. Но года полтора назад во время соревнований Дауэн неудачно приземлился и повредил руку. Травма была не очень серьезна, но несколько месяцев Дауэн не смог ни выступать, ни тренироваться. Вылечившись, Понти возобновил тренировки и стал быстро набирать форму. Казалось, все идет отлично. Но вдруг обнаружилось странное препятствие. Странное и непонятное. Понти, даже с еще большей легкостью, чем прежде, брал два метра. Но стоило только поднять планку хотя бы на сантиметр выше, как он неизменно сбивал ее. То самое «короткое замыкание». Понти был в отчаянии. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не случай. Однажды судьи, устанавливая планку на двухметровой высоте, ошиблись. После того как Понти четко взял два метра, высоту проверили. И оказалось, что она была на пять сантиметров выше. Узнав об этом, Дауэн словно преобразился. Он тут же легко взял два десять и два двадцать и даже сделал попытку побить мировой рекорд. Переключение произошло. Но кто может подсказать, каким способом произвести его в других случаях?
— Дело в том, — вновь заговорил Сигрен, — что я… неудачник. За какое бы дело ни взялся, никогда не могу добиться чего-нибудь стоящего. И вообще, со мной все время что-нибудь случается. Какие-то неприятности.
— Напрасно вы обобщаете, — возразил Бэрд. — Неприятности бывают у каждого. И, пожалуй, нет такого человека, у которого в жизни не было бы целых периодов сплошных неудач.
— Нет, — мрачно сказал Сигрен. — Это свыше. Такова уж моя судьба. И тут ничего нельзя поделать.
