— Нет, — мрачно сказал Сигрен. — Это свыше. Такова уж моя судьба. И тут ничего нельзя поделать.
Это было сказано с такой зловещей убежденностью, что Бэрд содрогнулся.
— Глупости! — сказал он резко. — Глупости. Уж поверьте мне, я многое повидал в жизни и убедился: все зависит от самого человека. Все в наших собственных руках — и успехи, и неудачи.
— Возможно, у вас и есть основания так думать, — печально сказал Сигрен. — А мне так написано на роду. Это я знаю совершенно точно.
— Но как вы мэжете это знать? — воскликнул Бэрд. — Откуда?
— Видите ли, я об этом никогда никому не говорил. Даже жена не знает… Мне гадалка предсказала. Еще до того, как я поступил в институт.
— Странно, — удивился Бэрд. — Гадалки обычно предпочитают предсказывать что-либо, приятное. Иначе они рискуют потерять клиентуру.
— Это шарлатаны. А то была настоящая гадалка. Колдунья.
Бэрд ощутил зловещий холодок.
— Неужели вы всерьез верите в это? — спросил он, глядя Сигрену в глаза.
— Все, что она предсказала, исполнилось. К сожалению.
— А не кажется ли вам, что вы просто поддались внушению и это парализовало вашу волю?
Сигрен безнадежно махнул рукой и ничего не ответил.
Все же Бэрд решил не оставлять затронутой темы. Он не впервые имел дело с учеными и успел убедиться, что поступки этих людей, в особенности физиков, нередко определяются самыми отвлеченными соображениями чисто научного и философского характера. Поэтому, имея дело с учеными, комиссар никогда не упускал случая по возможности выяснить их жизненную философию. Это на многое проливало свет и нередко помогало понять подлинные пружины тех или иных событий.
Сейчас как раз представлялся удобный случай. К тому же, судя по высказываниям Сигрена, этот молодой физик был религиозным человеком. Комиссар хорошо знал, что если есть труп, то до тех пор, пока дело не расследовано до конца, никогда нельзя полностью сбрасывать со счета возможность убийства. Даже в тех случаях, когда подобная версия представляется маловероятной. А раз так, немаловажную роль могли играть и религиозные мотивы. За свою долгую практику Бэрду пришлось повидать немало жертв религиозного фанатизма.
— Простите, — начал Бэрд, — это несколько абстрактный вопрос, но уж поскольку у нас зашел такой разговор. У меня сложилось впечатление, — комиссар тщательно подбирал слова, — что вы допускаете существование бога?
Однако Сигрен не удивился.
— Допускаю, — сказал он. — Более того, я глубоко верю в его существование.
— Но как же? — замялся Бэрд.
— Вы, должно быть, хотите спросить, как это совместимо с физикой? Именно в физике можно прочитать буква за буквой всю картину божественного творения.
— Значит, вы всерьез допускаете, — переспросил Бэрд, — что все законы нашего мира сотворены некой божественной силой?
— Да, — подтвердил Сигрен. — Они определены богом. Его творческой силой. И не только законы, но и все события.
«Интересно, — отметил про себя комиссар. — Подобная философия может далеко завести. Ведь она, по существу, освобождает человека от моральной ответственности за свои поступки».
Бэрд с любопытством взглянул на Сигрена. Сам-то он всегда думал, что именно современная физика прямым путем ведет к безбожию. В действительности же все обстояло, видимо, гораздо сложнее. Однако сейчас комиссар решил на время оставить эту тему, чтобы при случае все же к ней вернуться.
— Скажите, господин Сигрен, — мягко спросил он — за эти семь лет вам приходилось решать какие-либо сложные задачи? Может быть, делать открытия?
Сигрен несколько помедлил с ответом:
— Браться за трудные задачи я просто не решался. А открытия? Ну какие же могут быть открытия, если я просто вычислял то, что мне поручали Хэксли или Девидс?
— А мне Хэксли говорил, — возразил Бэрд, — что подобные вычисления здесь главным образом выполняет Сойк.
Сигрен пожал плечами.
— Разве вы этого не знали? — в свою очередь удивился комиссар.
— Я никогда особенно не интересовался, чем занимаются другие сотрудники.
Бэрд почувствовал, что разговор грозит иссякнуть.
— Ну, хорошо, — сказал он. — А проблема, из-за которой я оказался здесь. Ее-то вы, вероятно, пытались решать?
— Кое-что прикидывал. Но только для того, чтобы разобраться в вопросе. Составить представление. Заниматься же этим всерьез я считал совершенно бесполезным. Во всяком случае, мне эта проблема не по зубам.
— А Девидс?
— Что — Девидс?
— Как относился к этой задаче Девидс?
— Девидс тоже был настроен скептически.
— А не кажется ли вам, господин Сигрен, — медленно произнес Бэрд, интуитивно ощутив, что они приблизились к чему-то заслуживающему внимания. — Не кажется ли вам несколько странным что при этом своем скепсисе Девидс взял да и решил задачу?
— Не знаю, — растерянно произнес Сигрен. — Я как-то об этом не думал. Вероятно ему пришла счастливая мысль. Так бывает. А может быть, и откровение свыше.
— Давно вы в последний раз говорили с Девидсом на эту тему? — спросил Бэрд, припомнив кое-что из магнитофонной записи и решив, что не грех проверить Сигрена, расставив ему небольшую ловушку.
— Не помню, — неуверенно сказал Сигрен. — Кажется, это было с месяц назад.
— С месяц? — переспросил комиссар, глядя Сигрену прямо в глаза.
Сигрен медленно отвел глаза.
— А как же уравнение, уравнение с дельта-оператором? — неторопливо продолжал Бэрд. — Разве оно не имеет отношения к этой задаче?
— Уравнение? — Сигрен с явным беспокойством посмотрел на комиссара. — Была у меня одна… одна идея… — Он осторожно подбирал слова, словно опасался сказать что-нибудь лишнее. — И я действительно советовался с Девидсом.
Сигрен замолчал и выжидательно поднял глаза.
— Тот листок с пометками Девидса, — жестко сказал Бэрд. — Где он? Я хотел бы на него взглянуть.
— Он на столе, — пробормотал Сигрен, окончательно смешавшись.
«Почему он хотел от меня скрыть, что заходил с этим к Девидсу вчера?» — подумал комиссар, пробегая глазами листок, испещренный математическими значками.
В верхней части страницы было несколько строчек, неровно и размашисто написанных синими чернилами. Ниже следовали карандашные пометки мелкими, каллиграфически написанными буквами. Потом — опять чернила и в самом низу снова две строчки карандашом.
— Карандашом писал Девидс? — спросил Бэрд, вспомнив о карандаше, найденном в кармане умершего.
Сигрен молча кивнул.
Комиссар еще раз внимательно проглядел листок. Взгляд его задержался на второй записи чернилами. В ней было очень много помарок. Сигрен зачеркивал, начинал писать что-то новое, потом опять зачеркивал и возвращался к написанному раньше. Даже не обладая математическими познаниями, можно было сказать, что автор напряженно и мучительно размышлял над этими строчками. Но размышления требуют времени…
