Уж на что молодой граф был англичанином по рождению и воспитанию, а горячая ирландская кровь все равно взяла свое, когда его отец Джеральд, девятый граф Килдэр и лорд-депутат Ирландии, из-за придворных интриг был вызван в Лондон и брошен в Тауэр. Хорошо еще, что старику удалось переслать весточку сыну, бывшему в то время в Мунстере, чтобы тот и не думал приезжать в метрополию, как бы его туда ни звали. Разумеется, Томас не стал терпеть такого бесчинства и тут же примчался в Дублин за объяснениями. Да не один, а в сопровождении эскорта из полутора сотен изукрашенных шелковыми лентами и вооруженных до зубов всадников. С этакой оравой он въехал прямо на территорию аббатства Святой Марии и явился на заседание Ирландского совета, как раз там проходившего. И вот, перед лицом совета, Томас Фитцджеральд не только складывает с себя полномочия заместителя лорда-депутата, по праву принадлежащие ему как наследнику графства Килдэр, но и объявляет себя свободным от клятвы верности Тюдорам и Англии вообще. А потом и вовсе призывает всех добрых католиков-ирландцев объединиться с папой римским, Карлом Испанским и Яковом Шотландским и объявить крестовый поход против реформистской ереси!
Правда, дальше имеет место одна темная история. Люди Томаса захватывают верного сторонника Гарри Восьмого, архиепископа Дублинского. Сей почтенный прелат вроде бы давно подозревал наследника графа Килдэра в колдовстве и связях с нечистой силой и даже негласно приглядывал за ним по велению короля. И именно этого человека убивают «добрые католики»-повстанцы. Справедливости ради отметим, что свидетелей того, как Фитцджеральд отдавал приказ свершить это черное деяние, не было, а сам он поспешно покаялся перед папой. Но тогда, как и Гарри Второму в истории с убийством святого Томаса Беккета, ему никто не поверил. Мятежник был отлучен от церкви.
Впрочем, судя по всему, разрыв с Римом вовсе не обескуражил молодого человека, из чего можно сделать вывод, что хотя бы частично подозрения святого отца были оправданны. Как бы там ни было, Томас сначала осаждал Дублин, а потом, так и не сумев его взять, укрылся в неприступном замке Майнут. Оттуда он всю зиму совершал регулярные набеги на оккупированный королевскими войсками Килдэр (к этому времени, кстати, Томас уже на полном основании мог именоваться десятым графом, поскольку старый Джеральд скончался в узилище) и соседний Мит, поджидая из Испании обещанный королем Карлом десятитысячный экспедиционный корпус. Вотще. Шотландцы тоже не спешили на помощь, а силы мятежников таяли день ото дня.
Наконец, с наступлением весны новый лорд-депутат Уильям Скеффингтон замыкает кольцо осады вокруг Майнута. Томас успевает покинуть его в последний момент лишь с несколькими бойцами, оставив всех прочих под началом своего молочного брата Кристофера Парезе, которому десятый граф Килдэр доверяет, как самому себе. В замке вдосталь продовольствия и воды, его мощные стены вздымаются ввысь подобно горным вершинам, и Кристофер клянется продержаться минимум полгода, оттянув на себя как можно больше правительственных войск, тем самым предоставив господину свободу маневра и драгоценное время.
Так оно поначалу и было: связав осадой руки лорда-депутата, Фитцджеральд отправился в Оффали, рассчитывая набрать там новых людей. И это ему даже удалось, но, как оказалось, судьба готовила ему жестокий удар: уже на обратном пути отряд настигли многочисленные слухи о том, что неприступный Майнутский замок пал на исходе первой недели осады, и практически весь ее гарнизон был истреблен. Но главное, существовали неопровержимые доказательства того, что человек, под покровом ночи впустивший английских солдат в замок, был не кто иной, как Кристофер Парезе!
После таких новостей большинство новобранцев поспешили вернуться по домам, и в итоге с Томасом осталось едва ли не меньше людей, чем было в самом начале мятежа. Фитцджеральду не оставалось ничего другого, как попытаться покинуть страну, сохранив если не положение, то хотя бы жизнь и свободу. Но король Испании, некогда клявшийся предоставить ирландскому графу приют в любое время, ныне позабыл о своем обещании. Между тем кольцо вокруг мятежника сжималось все теснее, ведь теперь к правительственным войскам присоединились и многие ирландские лорды – противники Килдэра, стремящиеся обезглавить один из самых влиятельных аристократических родов страны или просто заслужить признательность англичан. Проведя остаток весны и все лето в почти беспрестанном бегстве и стычках с лоялистами, Томас поддался уговорам своего кузена Александра и сдался лорду Леонарду Грею при гарантии сохранения ему жизни и справедливого суда, после чего был доставлен в Лондон. Туда же в течение следующего полугода привезли шестерых братьев его покойного отца. Всех семерых судили, признали виновными в государственной измене и, лишив всех прав и титулов, повесили в Тайберне. Так закончил свой земной путь Шелковый Томас Фитцджеральд, а род Килдэров навсегда утратил главенствующее положение в стране. Но мало кто знал, что причиной этих печальных событий стали родная кровь, темная страсть и слепая ревность.
– Надо вам сказать, – продолжал Шеймас, немного помолчав, – что есть в человеческой натуре нечто, всегда безмерно удивлявшее меня. Это способность любить и то, насколько любовь, овладев человеком, может разительно его изменить. Ведь согласитесь, что только она способна за единый миг превратить мудреца в простофилю, скопидома – в расточителя, а труса – в героя. Но главное, что именно во имя такого высокого и чистого чувства, как любовь, люди порой совершают самые чудовищные поступки, нисколько не колеблясь и не задумываясь об их последствиях.
Выдав эту глубокомысленную фразу, мистер Мак-Гован вновь замолчал, устремив невидящий взгляд на дрожащее пламя свечи. Я вежливо ждал, разумно предположив, что он находится во власти неких воспоминаний, до сих пор настолько живых и болезненных, что они способны вытеснить настоящее. Однако пауза затянулась настолько, что я заволновался, все ли в порядке с моим новым знакомым, и наконец потянул его за рукав – сначала осторожно, а потом и весьма энергично. Ура! Шеймас моргнул, с некоторым трудом, как мне показалось, отвел взор от горящего фитилька, потом глубоко вздохнул, выдохнул и покачал головой:
– Память. Вы никогда не задумывались, благо она для человека или проклятье?
Я покачал головой и спросил:
– А вы?
– Я? – в голосе мужчины мне на миг почудилась глубоко скрытая боль. – Я совершенно точно знаю, что она для меня… Простите, друг мой. Так на чем я остановился?
– На любви и ее последствиях.
