Он смотрит на нее, и впервые с тех пор, как их объединило это приключение, его лицо озаряется настоящей детской улыбкой, улыбкой десятилетнего ребенка.
– Это правда, – признает он. – По крайней мере есть ты.
Вечером Франция живет драмой, происшедшей на улице Монсо. Радио и телевидение в вечерних выпусках новостей разгулялись вовсю. Интервью передают дюжинами. Превозносят ум Фабиена, героизм Мари-Клод, выдающиеся профессиональные качества доктора Лефевра, красоту его жены, преданность няни Флоры. Показывают фотографии ребенка и молодой служащей полиции, улицу и парк Монсо и улицу Берже, где «в доме номер 45», сказал дежурящий на месте радиорепортер, «в окнах четвертого этажа свет не погаснет всю ночь».
Авторы редакционных статей разоблачали климат насилия, царящий в стране, заклеймили подлецов, которые идут на похищение детей, привели результаты последних опросов общественного мнения в пользу смертной казни. Наиболее усердные тележурналисты сумели даже разыскать в архивах соответствующее высказывание президента республики.
В 21 час господин обыватель «перевернул страницу» и погрузился в свой вестерн или ежевечернюю программу варьете. В это время комиссар Паскаль Кро докладывает ситуацию префекту полиции и «шишкам» из управления полиции, которые предпочли бы находиться в другом месте, поскольку это неурочный час для работы высоких чинов.
– Теперь мы знаем, – объясняет специалист по похищениям, – весь механизм операции. Два гангстера в масках чернокожих осуществили похищение на украденной чуть раньше машине посольства Руанды. Эта машина каждую ночь стоит у дома своего владельца на бульваре Ланн. Он никогда не выезжает раньше 11 утра. Значит, машина уже была у преступников на примете. Похищение произошло в присутствии сообщника, который сразу же поставил в известность отца мальчика и, весьма вероятно, дал инструкции относительно выплаты выкупа. Похитители и обе их жертвы – поскольку им пришлось увезти также служащую полиции Мари-Клод Жанвье – направились к Булонскому лесу, где их ждала другая машина, вероятно, фургон «рено».
– Откуда вам это известно? – прерывает комиссара префект.
– «Ланчия» дипломата была обнаружена в лесу недалеко от ворот Дофин, – объясняет Кро. – Мы произвели тщательное расследование в этом секторе. Один лесничий, проезжавший в 8 часов 45 минут на мопеде по аллее, выходящей на Лонгшанскую дорогу, обратил внимание на водителя, который возился в моторе фургона. Возможно, это лишь совпадение, но мы решили проверить все фургоны «рено» в Париже и Куроне. Особое внимание мы уделили фирмам, сдающим автомобили напрокат. В одной из них, небольшом агентстве на улице Марка-де в ХVIII округе, как раз была взята такая машина вчера, в понедельник, в конце дня, незадолго до закрытия. Клиент, – уточняет комиссар, жестом предупреждая вопросы, – некий Мирбуа, который представил водительские права и подписал чек для уплаты аванса на это имя. Эта информация получена совсем недавно благодаря работе нескольких десятков инспекторов. Завтра утром мы узнаем, подлинны ли эти документы и можно ли считать их владельца вне подозрений. Разумеется, мы дали номер и описание фургона всем бригадам жандармерии, но надежды на результат у меня мало: если речь идет о машине похитителей, то у них было достаточно времени, чтобы укрыться в заранее подготовленном месте.
Префект подводит итог докладу.
– Итак, – говорит он, – мы перед лицом тщательно подготовленного и блестяще осуществленного преступления, если не считать «накладки» с похищением служащей полиции. У вас, прекрасно знающего преступную сферу, нет никаких зацепок для расследования?
– Нет, господин префект. Как я уже сказал сегодня господину министру внутренних дел, все известные нам возможные похитители были проверены. Преступники, бесспорно, очень ловки, но в настоящий момент о них совершенно ничего не известно. Следовательно, мы не знаем, где их искать. После Булонского леса они могли спрятаться в Париже, а могли и ехать весь день в какой-нибудь отдаленный пункт.
Однако комиссар Кро не такой простак, чтобы закончить свое выступление перед начальством, признав поражение.
– В заключение хочу отметить, что сейчас самым правильным было бы подумать над тем, почему они выбрали именно эту жертву. С самого начала я спрашивал себя: почему доктор Лефевр? Теперь я делю вопрос на два: почему вообще врач? С точки зрения чисто корыстной, любая из наших самых богатых семей подошла бы больше. У доктора Лефевра можно потребовать лишь ту сумму, которую он сможет собрать. Отсюда я делаю вывод, что похитители смотрели на вещи реально, запросы у них небольшие, по крайней мере ограниченные, и, наверное, результата они хотят добиться поскорее. В некотором смысле это успокаивает. Интуиция подсказывает мне, что мы имеем дело не с убийцами, даже если присутствие мадемуазель Жанвье осложняет им задачу.
– Но ваш второй вопрос остается, – замечает префект.
– Да, действительно. Если на первый вопрос я, возможно, даю ответ, остается второй: почему среди сотен парижских достаточно состоятельных врачей они выбрали именно доктора Лефевра? И здесь, господа, – продолжает комиссар с некоторой высокопарностью, – я выдвигаю довольно смелое предположение: между доктором Лефевром и похитителями должна существовать какая-то связь.
– Если ничто его не подтверждает, это действительно смелое предположение, – говорит начальник кабинета министра, представляющий на совещании своего патрона. – По-вашему, какого рода связь?
– В настоящий момент не имею ни малейшего представления, – признается полицейский. – И семья мальчика мне не помогает. Доктор замкнулся в себе, тем более что собирается заплатить выкуп за нашей спиной. Мать тоже не хочет сотрудничать. Они, разумеется, единодушны, что касается выплаты денег, но на происшедшее реагируют по-разному.
– Что вы имеете в виду? – спрашивает префект.
– Сегодня днем я долго пробыл с ними. Лефевр молчит. Он человек суровый, замкнутый. У них в доме, должно быть, не слишком веселая атмосфера. Мать же сломлена. У нее комплекс вины, словно она упрекает себя в том, что плохо следила за ребенком. Она сокрушается, вздыхает: «Мой бедный малыш» и так далее… Я бы очень хотел знать, что они сказали друг другу, когда я ушел.
– Вы думаете, они не ладят? – подсказывает начальник кабинета.
– Не знаю. Во всяком случае, доктор кажется мне полной противоположностью своей жены. Он – сама строгость, человек, целиком ушедший в свое дело. Она – легкомысленная, ветреная, ведет беспокойную светскую жизнь. Возможно, в этом себя и упрекает.
