ухом.
- Кусь, - сказала. – Хороший мальчик…
Собачий хвост дернулся и завилял, быстро-быстро…
А потом сам пес упал на землю, чтобы перевернуться на спину, и хвост его задергался, загулял по траве, все быстрее и быстрее. И второй поспешил упасть рядом.
Кажется, одной проблемой меньше.
- Это… что такое? – шепотом поинтересовался Бекшеев. – Это… нормально?
- А ты видишь здесь хоть что-то нормальное? – также шепотом осведомилась я. – Но собачки её признали. Хорошо.
- Почему?
- Ну… теперь они – не наша с тобой головная боль.
- Как сказать… - Бекшеев вздохнул.
- Ушел он, - Анна села на листья, и псы, перевернувшись снова, подползли, заворчали, отталкивая друг друга, пытаясь пристроить головы на колени. – Давно пора бы… измучился. Теперь ему там хорошо. Я знаю. А вы тут, со мной побудете… защитите… Васька не скоро вернется.
А потом в лесу раздался выстрел, громкий и хлесткий.
И крик.
- Ау…
Мы переглянулись.
- Там люди, - сказал некромант. – Много… просто… наверное… я читал, что место это, оно не каждого к себе подпустит.
- Ты же закрыл источник?
- Ограничил… но он все равно ведь остался. Просто теперь не будет притягивать души… так активно. Надо будет обозначить на картах… и охранение выставить. И доложить.
- Доложим, - Бекшеев поискал взглядом палку. – Проклятье… нога опять болеть начала. И плечо.
А потом совершенно как-то по-детски пожаловался.
- Меня подстрелили! Из арбалета.
Я же вздохнула. Нет, ну что тут еще скажешь? Бестолочь титулованная… впрочем, я не лучше.
Глава 52 Токовище
«И сложно передать словами ощущения, которые охотник испытывает после удачной охоты. Та смесь эмоций, в которых находится место и чувству глубочайшего удовлетворения, душевного покоя, радости и в то же время печали, ибо…»
«Записки охотника», статья за авторством графа Орловского.
На ферму Бекшеев попал ближе к вечеру. И то Зима ворчала, что приличные больные так себя не ведут. Что раненым надобно лежать в госпитале, слабым голосом интересуясь у целителя, будут ли они жить. А то и вовсе пребывать в спасительном обмороке. И даже предлагала Бекшеева в этот самый обморок отправить.
Ну или в сон.
И Валерия Ефимовна кивала, соглашаясь, что так оно для пациента лучше будет. Но Бекшеев сна не хотел, как и валяния в госпитале, пусть даже в индивидуальной палате, которую ему пообещали выделить.
- Если помрешь, я тебя… я тебя с того света достану, - сказала Зима мрачно. – У меня вон и некромант знакомый имеется.
- Надо… ты же понимаешь.
Она вздохнула.
Понимает. В этом и проблема, что понимает. Оттого и совесть грызет, что нехорошо Бекшееву этим пониманием пользоваться.
И ведь можно было Зиму отправить.
Или Тихоню, который прибыл вместе с солдатиками, злой, как черт, и в форме с чужого плеча. Но живой. И радость от того, что Тихоня живой, заглушила боль в плече, ноге и вообще.
- Чтоб я еще раз… - пробурчал он тогда. И шею потер. – Голышом по лесу скакал… кому сказать. В протоколе этого писать не буду!
- Васька?
Признаться, тогда Бекшеев еще подумал, что если мальчишке свернули шею, то… это избавит от многих хлопот. И кажется, Тихоня понял. Вздохнул и сказал:
- Там. В машине сидит. Я его придушил чутка, идиота, но… не смог. Прости.
И взгляд отвел.
А рука к кресту потянулась. И нащупав его, Тихоня хмыкнул.
- А он вот не истлел. И веревка тоже…
- Это потому что крест из намоленных, - сказал тогда некромант. – Другая сила… они разные бывают. Вещи… и силу накапливают. Такие вот – особенно… береги. Это не артефакт в классическом его понимании. Но… порой он куда сильнее любого артефакта будет.
Это уже чуть позже было.
Сперва пришлось идти.
По лесу.
Сквозь заросли дикого терна, что снова цеплялся за одежду, словно уговаривая погодить немного, задержаться. И Ярополк хотел забрать с поляны тело Генриха, но не нашел. И Бекшеев не нашел. И собаки… в общем, Анна улыбнулась и сказала:
- Он теперь тут будет. Всегда.
И жутью повеяло… а вот второго покойника удалось вынести. И некроманту пришлось вернуться за Васильком, который как-то шел, согнувшись, сгорбившись, но шел. Второго его подельника вытащили за гряду кустов, и те, выпустив людей, вновь сомкнулись, ощетинились иглами, предупреждая, что все, живым хода нет.
Впрочем, Бекшееву возвращаться не хотелось.
Он стоял и смотрел.
На суету, что поднялась в лесу. На Тихоню вот. На людей с автоматами, которые явно не верили, что все-то закончилось и боялись. На Новинского, появившегося по сигналу, встревоженного, раздраженного.
- Живы… - только и выдохнул он.
- Живы, - согласилась Зима. – Ферму оцепить надо. Но не лезьте сами. Там… могут быть сюрпризы. Вместе осмотрим, но нам бы в город пока, в госпиталь.
И поездку в город Бекшеев почти не запомнил. Кажется, он даже отключился ненадолго, от усталости, от нервного перенапряжения, от боли. Очнулся уже в госпитале, где Валерия Ефимовна заставила снять всю одежду. И тогда Бекшеев понял, что одежда эта мокрая, а он замерз…
Была сила, пробирающаяся внутрь.
Неприятная.
Колючая.
Было зелье и мысль, что все целительские зелья не зря делают столь гадостными на вкус. Это специально, чтобы отбить у пациентов желание болеть.
Но стало легче.
Настолько, что он поехал на эту клятую ферму.
- Бекшеев, - буркнула Зима, помогая забраться в кузов грузовика, присланного военными. – Ты, кажется, думаешь, что бессмертный.
- Надо… посмотреть.
Он снова чувствовал себя виноватым.
Неприятно.
Потом…
Дорога.
Снова. И снова удалось ухватить полчаса если не сна, то вялой полудремы.
Ферма.
Поля. Сараи. Свиньи. Неправдоподобно огромные твари. Бекшеев, конечно, по свиньям не специалист, но эти впечатляли.
- Охренеть, - выдал Тихоня, который гляделся вполне себе бодрым, чем пробуждал в душе чувство зависти. – Это ж… какие тварюги!
- Звери, - Зима смотрела на свиней, которые смотрели на Зиму. И во взгляде красных этих глаз мерещился призрак разума. – Не совсем, но… почти уже.
- Звери, - Бекшеев опирался на трость, пусть не его собственную, но всяко стоять было легче. В госпитале оказалось
