под руки, двое парней швырнули его на платформу и перескочили вместе с ним. Платформа оказалась нагруженной песком, смешанным со щебнем.
— Послушай, дядя, — объяснял ему парень, который пугал его «песочной колбаской», — если ты и в штабе будешь так прыгать, ты расквасишь себе нос, переломаешь руки-ноги, да еще и извозюкаешься. Прыгать надо вперед и попытаться удержаться на ногах. А руки — вытягивай перед собой, чтобы, значит, голову не раскроить об колонну.
— Какую колонну?
— Любую. Там их много.
Поезд неторопливо двигался вперед со скоростью 35–40 километров в час. Спустя минут пять все начали готовиться к высадке.
— И часто ты играешь с подобными игрушками? — спросил инспектор у своего «инструктора», указав на «колбаску».
— Когда скучно становится, — осклабился тот.
— Есть прекрасная английская игра, живо разгоняющая скуку, — сообщил ему Гурилин. — Сказать тебе на ушко, как она называется?
— Как?
— Фейсом-об-тэйбл… — С этими словами инспектор крепко стукнул его носом об колено и провел свой излюбленный хук левой по корпусу его дружку.
В это время поезд вынесся на станцию. На перроне собрались еще человек двадцать-тридцать. Андрон не собирался сходить на этой станции. Однако он слишком поздно заметил, как один из сопровождавших его похитителей на соседней платформе нацелился в него из какого-то странного прибора, напоминающего старый радиоприемник без корпуса. Мелкая судорога, зародившаяся где-то в глубине его естества, сотрясла тело, потом стегнула, подбросила вверх и швырнула на перрон.
Несколько секунд (минут? часов?) Гурилин приходил в себя после удара, прогонял круги, плывущие перед глазами, пытался сфокусировать мутное бледноватое пятно, маячившее перед самым его носом.
Пятно оказалось ладонью, которой водили перед его глазами, чтобы проверить, реагируют ли на свет зрачки. Резко пахнуло нашатырем. Инспектор отдернул голову.
— Ну вот, — с удовлетворением отметил Саша Минасов, отведя ладонь. — А я уже боялся, что у него будет сотрясение мозга.
Глава тринадцатая
ВЕРИТАНЕ
Мрак, мрак… Мутная серая пелена перед глазами. Будто все вокруг плотно забито ватой, будто сунул голову в плотный, непроницаемый ватный мешок. Сквозь вату с трудом пробивается нестройный гул голосов. И если напрячь слух, можно уловить отдельные фразы.
— Ну я прошу тебя, слышишь? Я умоляю! Ты должен поклясться, что не сделаешь ему ничего плохого…
Марина… она тоже с ними. Ягненок в волчьем логове. Как же он в ней ошибался…
— А я ему и не собирался делать ничего плохого. Сколько жил — ни сном, ни духом не ведал, что он есть на свете. А он на нас травлю устроил!.. Что мы ему плохого сделали?
— Но, видно, он считал, что выполняет свой долг.
— Слишком много подлостей совершено теми, кто считал, что выполняют свой долг… — отрезал Минасов. — Ну как он?
— Еще одну иглу сломала, — отвечает какая-то девушка. — Железный он, что ли?
Гурилин открыл глаза. Он лежал в небольшой комнатке, на низкой клеенчатой кушетке. На стуле перед ним сидел юноша со светлыми волосами, перетянутыми алым шнурком. В комнате кроме него находились еще несколько человек, но инспектор не обратил на них внимание. Он глядел и глядел на шнурок.
— Александр Минасов, — с трудом произнес инспектор. Язык его будто одеревенел и плохо слушался. — Ты арестован.
В комнате послышались смешки. Минасов тоже развеселился.
— Ну и в чем же, интересно знать, меня обвиняют?
— В хищении казенных транспортных средств. В террористической акции, в которой были ранены пятеро ни в чем не повинных людей. В похищении и убийстве Эльзы Лайменс и убийстве или организации такового, Витольда Шенбрунна.
Опять засмеялись. Но Минасов так на них посмотрел, что смешки осеклись. Он встал и наклонился к Гурилину.
— Послушайте, господин бывший инспектор, — сказал он сквозь зубы. — Я не знаю, в чем может меня обвинять человек, на которого пять минут назад объявлен всепланетный розыск. Я не представляю себе, в чем может упрекнуть меня человек, при чьем попустительстве в городе развелось столько жулья, что и шагу нельзя ступить, не заплатив. Я не собираюсь оправдываться перед тобой — твои обвинения настолько вздорные, что невольно думаешь, не повредился ли ты в уме после того, как так хорошо треснулся кумполом об колонну. Но одно я тебе заявляю совершенно точно — я за Лизку любому бы глотку перегрыз. И перегрызу еще, — твердо пообещал он.
— Ты лжешь, — сказал Гурилин, — я знаю это. И докажу это тебе и твоим друзьям, которые, возможно, не знают, с каким подонком связались. Ты заманил Эльзу и ее подругу в подвал, где устраивали оргии Краммер и его дружки. Ты снял ее на пленку и пытался шантажировать девочку, однако она оказалась тверже, чем ты думал. Тогда ты стал избивать ее. А когда она убежала — догнал и, связав вот этим шнурком, утопил.
— Если бы мне не хотелось плакать, я рассмеялся бы тебе в лицо, — скрипнул зубами Саша. — Да, все знают, я ударил Эльзу и выбежал вслед за ней. Но я ее не нашел в ту ночь…
— Лжешь!
— Это правда, — сказала, подойдя к койке, немолодая усталая женщина с большим рыхлым лицом.
— Госпожа Лайменс? — удивился Гурилин.
— В ту ночь он прибежал ко мне. И это видели младшие дети. Он плакал и просил у меня прощения за то, что ударил мою девочку. Ему подсунули какие-то грязные пленки с ее участием. А я рассказала ему, какая у меня правдивая, добрая и честная была дочка, как она любила его и верила ему. А потом мы искали ее по всему миру и подавали запросы на все станции слежения, но все было безрезультатно. Негодяи, похитившие ее, смеялись над нами. И, когда я узнала, что дочь моя погибла, я пришла к вам, инспектор, но вы не пожелали даже выслушать меня. Вы были очень заняты. Вы настолько доверяли своим вычислительным машинам, вы настолько были уверены в непогрешимости Системы-1, что я, которая отдала ей всю жизнь, возненавидела ее. И я пришла к этим детям, потому что они — единственные из всего мира не желают больше терпеть произвол холодной машинной логики и бездушного математического расчета. Они хотят освободить человечество от машинного рабства — и я клянусь, что помогу им в этом!
— Что вы хотите от меня? — тихо произнес инспектор.
— Вы отдали Системе-1 приказ на арест меня и всех веритан…
— Не знаю, кого вы имеете в виду.
— Себя мы именуем веританами. От латинского «веритас» — истина. Мы несем людям правду. И верим, что она восторжествует, как бы горька ни была. Мы просим, чтобы вы отменили приказ. Вы один знаете свой код.
