идей и одна из них оказалась из разряда тех, о которых говорят «Всё гениальное просто».
«Что делать? Да бежать отсюда, пока ещё есть время куда-то сбежать! Свободных домов полно. Второй раз ты не будешь таким дураком, чтобы из-за какого-то затмения разума вернуться туда, откуда сбежал».
Истенджору не было дела до того, что Серпина всё давит и давит кнопку звонка. Он вышел через двери чёрного хода, расположенного против парадной лестницы, блокированной нежелательной визитёршей, и через соседние участки выбрался на другую улицу. – Возьми пожалуйста газету,– сказал торговец переодикой, стоявший под тентом своего лотка, расположенного на это раз у ворот Храма Божьего. И Истэнджора это просто взбесило.
– У тебя что, сволочь, мания преследования меня?!
Ответить торговец не успел. Истэнджор повалил его хуком в челюсть, падая, он засыпался книгами с опрокинутых полок и уже лёжа на асфальте тротуара получил как редко кто получает. Истэнджор перестал работать кулаками только когда торговец с опухшее-окровавленным лицом потерял сознание. Он выплеснул на этом ни в чём не повинном человеке накопленный за время всех треволнений стресс и ему как будто бы полегчало.
Истэнджор не стал никуда больше бегать по этой или другой улице, он тут же выбрал первый попавшийся дом, куда более невзрачный, чем его собственный и там вновь заперся на все замки и запоры. Затем, чтобы твёрдо удостовериться, что это совершенно для него неизвестное место, он планомерно обследовал своё новое убежище. В каждой комнате Истенджор по нескольку раз закрывал и открывал глаза, проверяя действительно ли он видит все имеющиеся здесь атрибуты жилища впервые или ему это только кажется. Этот нехитрый тест показал: он здесь впервые. И Истенджор, наконец, успокоился. Теперь он спасён и завтра для него наступит новый день.
Есть в этом доме выпивка или нет Истенджор больше не хотел поднимать бокал за победу над навалившимися на него обстоятельствами. Во всяком случае не сейчас. Может завтра, когда он действительно увидит, что всё плохое осталось позади. А сейчас проблемы, державшие его в тонусе остались позади, и он вдруг ощутил непреодолимую физическую и моральную усталость. Ни есть, ни пить, лечь и уснуть или хотя бы отлежаться за все треволнения, всю беготню – вот всё, что ему сейчас хотелось. И он с радостью отдался своему желанию: растянулся на диване в спальне и, не зная сам уснул он или только прикрыл глаза, как точно ошпаренный рывком уселся на своём ложе.
В дверь снова звонили.
Напрасно Истэнджор надеялся, что звонивший уйдёт. Через паузу звонки повторялись с настойчивостью, говорившей, что они закончатся не раньше, чем будет впущен в дом тот, кто их производит. В том, что это Серпина у него не было ни малейших сомнений, как не было сомнений и в том, что она и в третий раз будет звонить, если он вновь сменит своё убежище. А время неумолимо приближало момент появления Серпины. Нужно было что-то делать, что-то предпринять, пока с ними троими не произошло беды, которая вернёт их
На очередной круг смертельного пике.
Широкими быстрыми шагами Истэнджор подошёл к входной двери. Чувство надежды на успех задуманного заставляли его продолжать борьбу за жизнь несмотря на память о прошлых поражениях.
– Серпина, ты меня слышишь?
– А ещё я хочу тебя видеть. И даже больше,– тоном, пробуждающим позывы плоти, ответил голос с крыльца.
– Если ты меня любишь, дай слово, что выполнишь всё, что я ни попрошу.
– Открой дверь и я сделаю всё, чтобы ты остался мной доволен и захотел, чтобы мы никогда не расставались.
– Нет, Серпина. Это вопрос жизни и смерти. Если ты хочешь жить, немедленно уноси отсюда ноги.
– Тебя захватили бандиты?– понизив голос, обеспокоенно спросила девушка.– Я сейчас же сбегаю за полицией.
– Нет, меня никто не захватил. Просто выполни своё обещание: уходи отсюда, пока не поздно. Иначе здесь произойдёт страшная трагедия. Один человек убьёт меня, убьёт тебя, а потом покончит с собой.
– Откуда ты это знаешь?
– Мне было видение.
– Мне тоже иногда снятся кошмары. И хоть бы один из них сбылся.
– Это другое, Серпина. Я ясновидящий. Меня уже столько раз посещали видения, которые потом происходили в реальности. Я знаю, что говорю. Просто поверь мне: для блага всех нас троих тебе лучше немедленно исчезнуть.
Объяснение Истэнджора Серпину не вполне удовлетворило. Что-то тут было, она даже не знала какое дать определение, подозрительное, что ли?
Девушка завела за спину руки:
– Сколько я показываю пальцев?
Истэнджор не имел ни малейшего представления о правильном ответе, как студент, вытянувший на экзамене не выученный билет. Он даже пожалел, что представился ясновидящим, вместо того, чтобы придумать историю реалистичней и убедительней. И всё же у него был зыбкий и единственный шанс заставить Серпину своим уходом отвести неумолимо приближающийся удар по троим в общем-то хорошим людям. Теперь просто уже невозможно пойти напопятную. Остаётся только играть взятую на себя роль.
– Три,– ответил он, и не услышав от девушки немедленного подтверждения его правоты, поправился:– Нет-нет, погоди, пять.
– Так три или пять?– испытующе спросила Серпина.
«Три или пять. Я всё-таки почти угадал. Боже не дай мне промахнуться»
– Пять.
«Она тотчас не подтвердила мою правоту, когда я сказал «три». А когда сказал пять, решила запутать меня между тремя и пятью. Значит, всё-таки «пять».
– Чёрта с два. Ни три, ни пять, ни сто двадцать пять. Я вообще держала сжатые кулаки. Что происходит, Истен? Ты меня больше не любишь?
Истенджор Серпину любил. Во всяком случае за время проведённое в борьбе за возвращение в нормальное время он так к ней привык, что считал это заправской, ну может лишь чуть большей, чем братская любовью. В свете этого ему, конечно же не хотелось причинять девушке моральные страдания. Но позволить погибнуть ей, себе и жене было в тысячу раз хуже.
– Не люблю,– солгал он.– Забавно знаешь ли охмурить какую-нибудь дурочку, а потом наблюдать как она распускает сопли, когда ей говорят: пошла вон.
Расчёт на то, что Серпина обижено убежит, заливаясь слезами, себя не оправдал. Его слова, напротив, произвели в девушке какую-то невероятную перемену. Из мягкого пушистого котёнка она превратилась в безжалостную тигрицу, способную схлестнуться с тысячью таких как Истэнджор.
– Хорошо я уйду!– кричала она, пиная дверь ногами.– Но сначала открой мне, чтобы я расцарапала твою грязную рожу! Хорошо быть смелым за запертыми дверями! Открывай, трус несчастный! Открывай!
Серпина не прекращала своих попыток вломиться в дом, чтобы поквитаться с обидчиком, а Истэнджор безуспешно пытался её урезонить и
