— Который час был, когда мы город покинули, не помнишь, Хвост? — спросил Валх помощника, ехавшего рядом.
— Да за полночь уже…
— Ясное дело, за полночь! А если точнее?
— Дык, — Хвост смущенно крякнул, — я ж по часах-то не разумею… — «Не разумею!» Так пора бы уже «разуметь»! Дружинник баронский, мало того помощник воеводы, а образование у тебя, что у пня в лесу!
— Нам образования ни к чему, — буркнул Хвост. — Наше дело — рубить.
— Ну, известное дело! — саркастически хмыкнул воевода. — «Рубить!» Да если б же ты хоть рубить-то умел! А то машешь мечом, что дровосек в лесу. Видел, как гвардейцы на турнире фехтуют?
— Не пойму я, за что вы на меня так нападаете? — надулся Хвост. Провинился я, что ли в чем? Еду себе, никого не трогаю…
— Ну ладно, ладно, — смягчился воевода.
— Не пойму, и все, — продолжал ворчать Хвост. — Никого, значит, не трогаю…
— Да хватит тебе уже, — примирительно сказал Валх. — Это я так, в шутку. Испортил мне тиун настроение, поганец!
— А что он там вам говорил? — полюбопытствовал Хвост — во время разговора воеводы с княжьим тиуном дружина ждала во дворе, и Хвост в том числе.
— Да что говорил? Про новый указ говорил. Готовится вроде сокращение королевского войска…
— А мы тут при чем? — подивился Хвост.
— При чем? Мы, как известно, завсегда при чем! — воевода сплюнул. — Ты подумай хоть немного. Королевское войско сокращается — это, конечно, хорошо. Расходов меньше. Но с другой стороны, а ну как война? Кем тогда армию пополнять?
— Ну ясно кем — дружинами дворянскими. Так что тут дивного? Завсегда так было: как только война, так и сбираются феодалы со своими дружинами.
— Так-то оно так, да не совсем. Я ж тебе для чего сказал про сокращение войска? Соображай: на четверть, а то и на треть король войско убавит, а чем эту убавку пополнять?
— Неужто… — ахнул Хвост.
— Вот-вот, именно! Я тоже тиуну так сказал, где ж это, мол, видано, на целую дюжину дружину пополнить? У нашего барона, говорю, ни денег на такое пополнение не станет, ни места в замке.
— На дюжину?! Ну, придумали!
— Кроме прочего, говорю я тиуну, барон-то сегодня утром приказал долго жить, и заведовать хозяйством теперь некому — наследники еще не доросли, а баронесса дела вести не в состоянии.
— Ну, а он чего?
— Чего, чего… Мне, говорит, до ваших наследников дела нет, я вам княжий указ пересказал, а там поступайте как хотите. Но знайте, что ежели через месяц дружину не пополните, князь свою дружину на эту дюжину пополнит. Только за ваш счет — будете каждый месяц по сто двадцать дукатов доплачивать.
— Вот сукин сын! Что ж вы ему ответили?
— Что я мог ответить? — пожал плечами Валх. — Надо с баронессой да с управляющим посоветоваться, а там видно будет.
— А что другие вельможи про пополнение говорят?
Воевода замялся.
— Не знаю я, что они там говорят… Не было там, окромя меня, ни вельмож, ни воевод. И вообще непонятно: с чего вдруг тиун так заторопился? Не успел барон богу душу отдать, а уж срочно вызывают, штрафами стращают.
— Что-то тут нечисто, — решил Хвост. — Не иначе, хотят свой кус урвать, пока хозяина в замке нету.
— Возможно.
Дорога завернула в лес. Дружина, миновав лесничий дом возле опушки, въехала в Заячью дубраву. Говорят, когда-то здесь этих самых зайцев было поболее, чем деревьев. Знатная была тогда охота! Впрочем, иные слухи утверждают, что название дубравы пошло от битвы за Карельск, когда варвары драпали через лес, словно зайцы. Сейчас, правда, ни зайцев, ни тем более варваров здесь уже не было. Вдоль дороги с обеих сторон тянулись лишь голые сосны и весело выглядывали пушистые лапы елей. Отсюда еще было около часа езды до замка. Внезапно в воздухе зашумела вода — пошел дождь. Дружинники, ругаясь, стали закутываться в плащи. Те, у кого не было плащей, настаивали на галопе. Воевода согласился.
— Ладно, промчимся немного, — решил он. — Только глядите! Как выедем из лесу — переходим на шаг. Тут дорога песчаная, а там, за лесом, сейчас сплошная грязюка, недолго и лошади поскользнуться. Кости попереломать, я думаю, никому не хочется?
Дружинники решительно согласились. Отряд перешел в галоп.
— Вот нехорошо-то как, — сказал монах с факелом.
Вернее, факела у него уже не было, потому как он погас. Настоятель накинул капюшон и отошел под навес. Дождь старательно хлюпал, гася факелы. Монахи забегали еще быстрее.
— Может, это Знамение? — таинственным голосом спросил монах, выжимая подол намокшей рясы.
Настоятель только посмотрел на него, но ничего не сказал. Дождь не утихал. Небо теперь было черным — ни звезд, ни луны, только изредка вспыхивали зигзаги молний и освещали черно-синие надутые тучи. Замок погрузился во тьму. Погода хочет нарушить наши планы, подумал настоятель. Но отступать нельзя. Нет, никак нельзя. Мир погряз в безумии, в отчаянии. И если не нам, слугам Господним, суждено ему помочь, то кому тогда? Каждый думает о себе. Нам же суждено думать обо всех. Каждый грешит. Нам суждено отмаливать грехи. Мир полон боли. И нам суждено эту боль принять на себя. Настоятель тяжело вздохнул. Как нелегко порой бывает принять чужую боль. Да и надо ли? Если бы знать, Господи! Если бы знать…
— Отче, все готово! — с подбежавшего лысого монаха струилась вода. Начинать?
— Собирай всех, выводи за ворота, — сказал настоятель и шагнул под дождь.
Лысый скрылся. В темноте зашлепали монашеские сандалии. Через несколько минут перед замковым рвом выстроилась шеренга. Рядом стояли подводы, но уже без бочек. Только одна винная бочка осталась возле подвод. Настоятель вышел на середину, откинул капюшон и вытер лицо.
— Братие! Выполнен наш долг! Но горек вкус победы. Неполным вернется наше войско в обитель. Не будет с нами братьев: Георгия, Игнатия, Луки, Матвея и Аркадия. Помолимся же за их души, а также и за иные души, заради других погибшие безвинно.
Настоятель умолк. Безмолвно стояли монахи. Никто не смел нарушить молчания. И только дождь продолжал шуметь. Наконец настоятель решился.
— Брат Равий, — позвал он. — С божьим благословением, начинайте!
Из строя вышел лысый монах, подбежал к оставшейся бочке. С натугой вытащил крышку и окунул в бочку потухший факел. Вынул. Факел был покрыт черной жидкостью. Несколько густых капель упало в мокрую траву.
За лесом действительно оказалась грязь. Дорога была покрыта лужами, раскисшая земля скользила, словно масло. Лошади ступали осторожно, грязь чавкала под копытами. Вокруг раскинулось пшеничное поле. Следы ливня виднелись и на нем — наиболее слабые стебли лежали на земле, словно потоптанные.
