немного занят! — рявкнул Бульдог, явно находясь посреди резкого и сложного манёвра. — Так что покорнейше простите, если пропущу какие-нибудь сентиментальные подробности!
— А я послушаю, — пробормотал Одиссей.
Он собрался с силами, стараясь не впасть в состояние летаргической покорности. Ведь когда тебя захватил поток, и ты не можешь изменить траекторию своей судьбы, когда каждый следующий момент может стать последним, а нервы измучены ежеминутным всплеском и спадом постоянной опасности — внутри разливается слабость и апатия. Нельзя им поддаться.
— Наш корабль исследовательского класса, — хрипло пролаял гарранец. — Мы обычные астролоты, солнцеразведчики. Мы проводили замеры солнечной активности на близком расстоянии от Гарры, нашей звезды. Во время исследований произошёл коронарный выброс, который мог представлять опасность для нашего корабля, мы были слишком близко. Поэтому капитан «Гаррака», Холу, приняла решение совершить быстрый гипер-прыжок из зоны действий выброса. Но произошёл сбой… и прыжок вывел сюда, в аномалию. А здесь мы сразу же подверглись астероидному удару. Наш корабль не приспособлен для такой угрозы. Мы были хорошо защищены от излучений, а тут сразу два метеора пробили защитное поле…
Пожилой собакен тяжко вздохнул.
— Вскоре поток нас выровнял, но Холу погибла, и ещё двое из нашей корабельной стаи. В живых остались мы четверо: Кроши-соларолог, Джом-инженер, Шави-астролот и Лесси-навигатор.
Ткань скафанда перед глазами Одиссея превратилась в экран, и он видел, как пожилой астролот рассказывает историю «Гаррака» и представляет каждого из них. Худенькую крапчатую Лесси, всю в ссадинах и слезах; Джома, который лишился задних ног; мощную грузную Кроши, которая не произнесла ни слова, лишь тупо смотрела в стену — она только что потеряла кого-то самого близкого; и Шави с проседью, который представил самого себя.
Глядя на них, Одиссей видел одновременно лица людей и мордочки собак, полные переживаний и чувств, это сочетание делало их трогательными. Учёные по очереди поднимали глаза и смотрели на человека: юная Лесси со страхом, искалеченный Джом со стыдом, Кроши с немой обречённостью, а стареющий Шави с неуверенной надеждой.
— А нас зовут Джанни и Одиссей. Мы детективы и расследуем исчезновение звёздных врат. Они пропадают в эту аномалию, и мы специально влетели во врата как раз в тот момент, когда они опять исчезли.
— О, — шмыгнула носом удивлённая Лесси. — Вы очень смелые, раз решились на такое?
— Или очень глупые, — рассмеялся Бульдог. Он всё же слушал. — В любом случае, мы попытаемся.
— Удачи по вашему курсу, — сказал Шави, начиная самое древнее пожелание капитанов друг другу.
— И пусть звёзды будут к нам милосердны, — закончил Одиссей.
Они всё летели, летели, и внезапно вдалеке сверкнула белая звёздочка. Гранулы перед глазами Фокса сразу перестроились, возникшее увеличение позволило разглядеть белый пузырчатый корабль. Он медленно кружился в облаке обломков и расколотых метеоров, а в дырах что-то поблескивало — может, защитное поле, в тусклой темноте заметное издалека. Корвет облегали жаркие чёрные лучи света, идущего из центра аномалии, и на фоне этой клубящейся черноты он казался сверкающим, чистым и беззащитным, как раненая птица, которую необходимо спасти.
— «Гаррак» в пределах видимости, — подтвердил Гамма. — Восемь единиц до контакта.
«Неужели мы сделаем это?» подумал Фокс. «Неужели у нас получится?»
— Проклятье! — сдавленно рявкнул Грай с другого конца аномалии. — Я всё… я сейчас закончусь. Потеря…
Раздался взрыв и связь прервалась.
— Простите, — прошептал Шави. — Во имя слёз Беглеца, простите нас. Нам очень больно, что вы погибаете по нашей вине.
— Мы ещё не погибли, — сказал Одиссей.
— Слева! — крикнул Гамма, и человек успел заметить, как влетает в поток из крошечных острых осколков, мельтешащих в вечном танце вокруг ядра давным-давно расколотого метеора.
Они кружились грациозно и непринуждённо, поблёскивая гладкими сколами светло-красной породы, связанные невидимым кружевом гравитации каждый с каждым. Они уважали массу каждого в общей гармонии полёта. Невежественный, неуклюжий человек левым боком обрушился в их вековой танец, пытаясь обогнать их в падении к финалу. Осколки с распростёртыми гранями встретили его.
Руки Фокса резко дёрнулись и сложились, закрывая голову, всё тело скрючилось в позу эмбриона — не готовые к такому резкому движению мышцы рванула боль. Он не сам успел среагировать, это Гамма взял под контроль ткань скафандра, и серые гранулы мгновенно сложили человека так, чтобы уменьшить разрушительный град по его телу. Одновременно все боковые гранулы пронизала вибрация, они осветились, превращаясь в микродюзы, и дали ускорение вправо. Из-за этого Одиссей прошёл по смертоносному потоку только бедром и коленом — светло-красные осколки мазнули, пронзая человека, уносясь назад уже тёмно-красными, сталкиваясь и разлетаясь во все стороны в хаосе разрушенного танца.
Перед градом ударов Фокс успел осознать, что сейчас по нему хлестнёт волна острой боли, и принял её стоически, равнодушно, как будто всё это было не с ним. Он закрыл глаза.
Джахар нагнулся и заглянул мальчику в лицо. Его оскаленная морда была восторженной, он светился от радости, широкая улыбка обнажала клыки, а в зрачках сверкали искорки счастья.
— Маленький принц, — прорычал он тихо и нежно, словно тигр, урчащий ласку на ухо своему потомству. — Грязное сердце.
Его могучая лапа подняла извивающегося мальчишку за шею.
— Как же я ждал момента, когда твоя удача закончится. Когда все отвернутся от тебя.
Лапа сжала тонкую шею, и мальчик захрипел.
— Сегодня ты стал тем, кем был всегда. Никчемным. Беспомощным. Никому не нужным.
Маленький принц боролся изо всех сил, он старался вырваться, пытался отвести руками медленно приближающиеся когти, блестевшие в полутьме. Но детские пальцы лишь цеплялись за шкуру воина, не в силах остановить лапу, не способные причинить её хозяину вред. Рука ребёнка не могла противостоять мощи Джахара, хозяина Разбитых кварталов пропащего города Шэмерай.
Мальчик расширенными глазами смотрел на зеара, словно не мог поверить, что это происходит на самом деле, что это не игра. Его лицо кривилось от страха, в подвижных чертах на мгновение возникала умоляющая надежда: отпусти, дай мне убежать, позволь мне и дальше мчаться по улочкам Шэмерай, слышишь?
И именно эта надежда на лучшее, именно эта неубиваемая вера мальчика в то, что он будет жить, несмотря ни на что, вызывала в Джахаре истинную ненависть, которая переполняла его жестокое сердце. От силы этого чувства воин мог взорваться.
Он рванул мальчишку к себе, поднёс к самой пасти, скользя клыками по детскому лицу, о, как ему хотелось впиться в эту мякоть, вырвать это ненавистное
