голове.
— Не аномалия дала мне увидеть два разных будущих. А глаз Древних.
Её лицо под прозрачной оболочкой скафандра просветлело, стало чётким и резким, почти не размытым, и человек наконец разглядел маленькую головку с остреньким подбородком, аморфную кожу, словно сотканную из ватного тумана, большие глаза, смурные, но блестящие, и нос, изогнутый вверх… У Пророчицы не было рта. Издревле Висай не ели еду, а исчезали и появлялись в пространстве так, чтобы захватывать её сразу внутрь себя. И они не говорили друг другу слова, а сообщали смыслы.
Всё это время Джанни не разговаривала с ними вслух, а транслировала свои мысли, и их разумы просто понимали то, что она могла сообщить. Это означало, что на самом деле в расе висай невозможно промолчать и невозможно солгать. Просто они выражают лишь самое важное, поэтому кажутся молчаливыми. Но когда это важно, висай просто не могут промолчать — и разумы тех, кто близко, облекают мерцание маленьких немых тел в понятные для себя слова.
— Что ты чувствуешь, когда уже знаешь будущее? — вырвалось у Одиссея. — Когда смогла рассмотреть достаточно, чтобы понять, как оно свершится. Когда ты не хочешь принять такое будущее, но уже не можешь его изменить?
Он чувствовал, насколько для висай это интимный, важный, глубокий и грубый вопрос. Серые глаза посмотрели на человека беззащитно.
— Я всё равно пытаюсь, до последнего, — сказала она. — Стараюсь делать, как правильно. Иногда это значит смириться и принять, иногда бороться до конца. Ведь если не пытаться, станешь рабом судьбы. Только если принять предрешённость, но пытаться сделать по-своему, у тебя остаётся свобода выбора и воли. Это становится понятно не сразу. С опытом.
— Ты знала, что у нас не получится? — с болью спросил человек. — Но всё равно пошла, и повела нас за собой на их крик о помощи?
Джанни Фло моргнула и тихонько ответила:
— С точки зрения будущего, которое уже свершилось, вся жизнь каждого из нас, каждого, кто когда-либо жил — это крик о помощи. И не всегда кто-то приходит на этот крик.
Одиссей почти застонал, как же сильно болел и пульсировал глаз.
— Нет, не всегда, — эхом повторил он.
— Но хорошо, когда кто-то слышит и пытается прийти. Правда же?
Маленькая ручка Пророчицы коснулась её плеча.
— Вот здесь, — прошептала висай.
Человек не очень понимал, что происходит.
— Вот здесь, Одиссей. Запомни, — голос Джанни сделался дрожащим, взволнованным, — Метеор совсем близко.
— Ты говорила, что знаешь, что с ним делать?
— Я давно готовилась к встрече.
— Что? Что ты делаешь? — непонимающе спросил Фокс.
Маленькая висай прижалась к его спине, гранулы зашуршали, перестраиваясь. Большинство из них перетекло из её скафандра в его, передавая ему почти всю оставшуюся энергию. Размытое тело висай почти обнажилось, она решительным рывком оттолкнулась и начала отлетать в сторону. До Одиссея дошло, но было уже поздно.
— Есть лишь одно, что с нами с самого момента рождения на всю жизнь, — сказала Джанни Фло, — Момент нашей смерти.
Сверкающий ледяной метеор врезался в раздробленное зеркальное тело Пророчицы и унёс её в непроглядную черноту и пустоту.
Но этот же осколок, ставший для Джанни причиной смерти, для Одиссея оказался спасением. Ведь его рука в неудержимом порыве рванулась к маленькой спутнице, пытаясь схватить её за то самое место на плече, удержать и спасти. И голубой метеор черкнул изломанной ледяной гранью по этой протянутой руке. Он пробил скафандр, оставив багровую борозду; Одиссей уже знал наперёд, что позже эта борозда превратится в едва заметный шрам, который он откажется сглаживать и убирать. Как несколько других шрамов на своём теле, обновлённом, но отягощённом памятью прошлых жизней.
Своим ударом мёртвый камень придал человеку обратное ускорение. Одиссей закувыркался в космосе, отброшенный судьбой в сторону корвета «Гаррак».
— …Я жив, ясно?! — взбудораженный рык Бульдога прорвался сквозь ворох помех. — Чёртовы метеоры, меня так просто не возьмёшь! Изосферы нашли остов «Ханмэя». Начинаю захват нейра.
— Вот и хорошо, — пробормотал Одиссей, чувствуя, как серые гранулы прижимаются к его глазам и впитывают слёзы. — А я на подлёте к цели.
Он нёсся в облаках вздыбленной космической пыли, которая переливалась едва заметным сиянием. И свет блуждал в клубах и туманностях, словно заблудился в попытках вырваться из замкнутого круга, которым была его жизнь.
— Две полётных единицы до цели, — известил Гамма. — Шанс столкновения с метеоритом меньше одного процента. Я постараюсь синхронизировать скорость так, чтобы вы добрались до корвета одновременно с Чернушкой.
— «Гаррак», что у вас с воздухом? — спросил Фокс.
На том конце замерла скомканная пауза, полная дрожащего отчаяния. Были слышны судорожные вздохи, стиснутые безнадёжные рыдания.
— Лесси? Шави? — с тяжёлым чувством спросил Одиссей.
— Дыхания Беглеца не хватало на всех, — с трудом ответил седеющий пёс, и по его голосу казалось, что он постарел на двадцать лет. Тусклый и измученный, он заставлял себя говорить. — Наши попытки выжать максимум энергии из систем почти ничего не дали. Кроши… Кроши не послушалась и слила остатки своего воздуха нам. А Джом сказал, что он всё равно не жилец, и мы не должны умирать все вместе… Что хотя бы мы дождёмся…
— Посланник Беглеца, — тихонько промолвила Лесси. — Я хочу рассказать о себе. Хочу, чтобы ты знал, ради кого Джом и Кроши пожертвовали собой. Я… люблю рыжие кендлики. Выть под музыку, когда никто не слышит. И гоняться за своим хвостом. Да, это стыдно для взрослого, но так весело! Когда на небе сразу обе луны, я разрываюсь и мечусь между ними. На меня сильно действует лунный цикл, все говорят, в это время я ужасно вздорная и смешная. Зато, когда мы покидаем родину и подлетаем близко к солнцу, всем страшно, а мне хорошо. Я люблю Гарру, нашу горячую звезду, мне с детства кажется, что она специально нас греет. Я люблю свою маму, и всех двадцать семь братьев и сестёр. Я люблю своего жениха, он так хорошо пахнет, и его шерсть так блестит, а ещё он добрый. Хотя мы не жили вместе, но я обязательно к нему вернусь. У нас всё будет. Благодаря тому, что сделали вы с Джанни и Граем — и потому что Кроши и Джом отдали свой воздух…
У неё перехватило горло, Лесси очень старалась не расплакаться, но рыдания
