Витя оказался из интеллигентной семьи, закончил институт. Начал работать, женился. Но над ним взяла верх беда, к которой он пристрастился, ещё будучи студентом — приучился пить. Когда поселились в общежитии, пить водку стал каждый день. Жена ушла. Запился окончательно. С работы уволили. Из заводского общежития соответственно, тоже. Так или иначе, оказался без денег и на улице. Забомжевал быстро, оказывается, это моментально происходит — уже через месяц разгружал вагоны на товарной станции, жил в пристройке к складу, доедал объедки в столовой. Выгнали за пьянку ровно через две недели, и всё пошло по наклонной — водка, подвал, кража в магазине, год тюрьмы, снова улица. После отсидки осел бомжом в Тайгарске, завёл компанию с местными бездомными, ну и уже всей компанией вместе, искали, где выпить да переночевать. К родителям не ехал, потому что стыдно было, да и пьянка бесконечная сообразить не давала. В числе ряда повестей о своей жизни, умолчал только о том, как тут оказался в лютый буран.
Я не стал дожидаться, и спросил прямо:
— Витя, а ты как тут, в мороз, оказался?
Он замолчал ненадолго, а потом, не говоря ни слова, так умоляюще посмотрел на бутылку, что я его пожалел — налил грамм пятьдесят, и отрезал хлеба с колбасой немного, чтоб закусить. Он выпил, поел ещё, поблагодарил, и стал отвечать на мой вопрос — поведал совершенно жуткую историю. Очень сильно попросил не передавать этот рассказ никому: «Ты, я вижу, человек хороший. Бездомного от смерти спас. И ещё раз спасёшь, если будешь молчать». И вот что он мне рассказал:
«К тому моменту, когда это всё случилось, у нас с друганами сложилась компания из четырёх человек. Кроме меня, были ещё трое, звали их — Григорий, Степан и Шахтёр. Имени его не знаю, он всегда говорил, что раньше работал шахтёром, и просил, чтобы его так и называли. Ну а нам что — шахтёр так шахтёр. Лишь бы вёл себя нормально, и кентам не мешал. Сумасшедших среди бомжей много, мы уж всяких видели. У каждого из них, конечно, своя совершенно сказочная история о личной дороге по пути в низы жизни, где мы оказались, но это никого из компании не беспокоило — мы просто выживали.
В скитаниях своих нам попался пустующий подвал в доме, где никто не жил. Там мы прожили что-то около месяца. Входная дверь в дом закрывалась на замок, но мы обнаружили спуск. Он был довольно странно сделан — метрах в пятнадцати от дома. Почему — не ясно, но нас это сильно и не интересовало, бомжи — народ практичный, и живут только сиюминутным «сейчас». Есть где переночевать — и хорошо, а разбираться в причинах появления чего-нибудь никому не нужно. В подвале было тихо и спокойно — через дорогу напротив находился горотдел милиции. Идеальное место! Мы понимали, что нужно быть максимально осторожнее, и всей компанией никогда на улицах не тусили, только в сумерках приходили туда по одному. Это было лучшее место из всех возможных — сверху никого, стены толстенные, под печное отопление построены, и спуск на большом расстоянии.
Там, внизу, можно было спокойно разговаривать, да хоть орать во весь голос — никто не услышит. Но компания у нас подобралась тихая — Стёпа постоянно что-нибудь читал, подберёт на улице газету, или журнал, если повезёт, и сидит читает. Гришка предпочитал молча слушать, что остальные рассказывают, ну а мы с Шахтёром болтали без умолку. Шахтёр был полон историй из своей жизни, я же молол всякую чепуху — даже пересказывал перечитанные когда-то книжки.
Однажды, под настроение своими словами выдал им «Три мушкетёра». Конечно, как помнил. Звучало это примерно так: «Жил да был в стране Гасконии один парень. Имя его было Дартаньян. Однажды ему стало скучно, и он решил мотануть в Париж. Решил устроиться там на работу, да пожить в столице малёхо. Чёт у него в столице Франции с ходу незаладилось, и он подрался с местными ментами. А менты у них в то время носили шляпы с перьями, да накидки голубые с крестом». Начало мужикам так понравилось, что они стали меня упрашивать вспомнить, что дальше было. Вот я им целую неделю потом устный сериал про мушкетёров рассказывал.
Так мы и проводили вечера. Конечно, когда трезвые или чуть поддатые. В тот самый вечер всё было как обычно. Мужики валялись на своих местах, а я прикорнул с левой стороны у входа. И тут послышался звук открываемой заслонки входа. Все напряглись, и приготовились на крайний случай — что нас скоро попросят на выход. А сверху послышались звуки, как будто кто-то по ступенькам затаскивает тяжёлый мешок. Ну, знаешь, такие — шмяк, бух, шмяк, бух. У мужиков в углу, на ящике стояла зажжённая свечка, и мне со стороны было видно входящего «гостя». Он двигался спиной вперёд, и обоими руками волочил что-то тяжёлое. Когда выпустил ношу из рук на пол, и стал разворачиваться, я увидел лежавшего на полу мертвеца. Этот душегуб затащил его сюда, чтобы спрятать.
Как бы я не перепугался, но сразу понял, что происходит, и вжался в стену. Мужики мои тоже замолчали. Когда вошедший развернулся, то на короткий миг замер — освещения от свечки вполне хватало, чтоб увидеть тех, кто лежал или сидел у противоположной стены. Пауза длилась недолго, человек этот огляделся, и не раздумывая, схватил валявшийся на полу кусок трубы. Затем, не произнося ни одного слова, шагнул вперёд, и принялся наносить ей с размаху удары по моим товарищам. Они стали кричать, но он, не останавливаясь, продолжал наносить рубящие удары троим лежавшим перед ним людям, не давая возможности подняться. Незнакомец убивал их. Это безумие продолжалось несколько минут. Затем остановился, переводя дух. Звуки, которые он издавал при этом, показались мне самым страшным, что я слышал в своей жизни — в его груди всё хрипело и клокотало. Не выдержав напряжения, я соскочил со своего места, и что было сил, рванул по ступенькам наверх, к выходу. Бежал на четвереньках, цепляясь за ступеньки раскрытыми руками. В самом начале подъёма заметил стоявшего в проёме входа маленького ребёнка, который смотрел на происходившее вытаращенными от страха глазёнками. Успев подумать, — А он тут что делает? — я, не останавливаясь, буквально выпрыгнул на улицу, сбив с ног приближавшегося ко входу в подвал человека. Очевидно, это был один из наших товарищей по несчастью, оказавшийся также, как и мы на обочине жизни, и который решил изучить
