— Тогда откуда вам известно о моем разговоре с Кулиджем?
Циммерман ухмыльнулся и помешал лед в своем стакане.
— Я сказал «практически нулевая». И потом, кабинет Кулиджа не убежище.
Рекс пригубил свое виски.
— Послушайте. Этот мой прослушиваемый видеофон — разве я не могу отнести его технику, чтобы тот отсоединил нужные проводки?
— Можете, конечно, но те, кто следит за вами, сразу об этом узнают. Если вы им очень нужны, они могут предпринять и другие шаги.
— Какие, например?
Циммерман снова взболтал лед.
— Если говорить о крайних случаях, то вам могут вживить в черепную кость электронный приборчик. Так поступают с отдельными преступниками. С помощью этой штучки им не составит труда лишить вас сознания — или убить, если возникнет надобность, — в любое время, когда им это заблагорассудится. Ну, скажем, когда вы попытаетесь удалить его хирургическим путем.
Рекс решил, что подобной информации с него достаточно.
— О'кей. Перейдем к делу. Кто вы такой? И что вам нужно?
— Я один из тех, кто хочет, чтобы вы приняли предложение Роже, — сказал Циммерман. — И между делом помогли бы кое в чем нам.
— О нет!
— О да!
— Понятно. И сейчас вы предложите мне кучу денег.
Собеседник Рекса покачал головой и вялым взмахом руки указал на обстановку комнаты, в которой они находились.
— Разве похоже на то, будто у меня денег куры не клюют, а, Бадер?
— Тогда чего ради я должен соглашаться на отнюдь не увеселительную прогулку в Советский комплекс, когда уже отклонил полдюжины других предложений, каждое из которых сулило мне… — как он там выразился?.. — вознаграждение, о котором я даже и не мечтал?
Циммерман улыбнулся.
— Наверняка Темпл Нормам, — сказал он. — Отвечу вам так: по вашему досье нам показалось, что вы можете согласиться.
— Опять мое досье? Его что, кто–нибудь размножил и продает на каждом углу?
Циммерман хихикнул.
— У нас есть доступ к Национальному банку данных, — пояснил он. — Мы пользуемся им только в крайних случаях. Мы соблюдаем закон о неприкосновенности досье гражданина.
— У кого это «у нас»?
Хозяин комнаты откинулся на спинку кресла и сунул руки в карманы. Потом спросил торжественно:
— Рекс Бадер, верите ли вы в демократическую этику?
— Верю, но, по–моему, от нее мало что сегодня осталось. Да и существовала ли она когда–нибудь вообще?
Циммерман кивнул.
— Печально, но факт. Скажите, Бадер, вы никогда не пытались понять должнократию как социально–экономическую систему?
— Вот уже несколько дней, как все подряд мне втолковывают, что это такое. Честно говоря, у меня уши начинают вянуть.
— Она хорошо послужила обществу, как и все другие системы до нее. Но ее время вышло.
— Сколько раз можно повторять: меня не интересует политика!
— Меня тоже. Ни в какой степени.
— Тогда кто же вы такой? Что вам нужно? Во что вы хотите меня втянуть?
Циммерман произнес, не меняя позы:
— Бадер, вы читали что–нибудь о технократах?
— Нет, и впервые слышу это слово.
— Эта организация появилась где–то около 1930 года. Всеми делами у них заправлял парень по имени Говард Скотт. А теории их частично основывались на работах Торстейна Веблена.
— Вот его я читал.
— Да, я знаю. «Теория праздного класса» и «Инженеры и система цен».
Рекс воззрился на собеседника.
— Это–то вам откуда известно? Я читал Веблена лет десять назад.
— Вы забыли, что мы живем в компьютеризованном мире, Бадер. Мне следовало сказать по–другому: я знаю, что вы посылали на них запрос. Читали вы их или нет — это уже другое. Кстати сказать, компьютеры хранят сведения обо всех когда–либо заказанных книгах — для статистических подсчетов.
Рекс изумленно покачал головой.
— И что же, вы проверили все книги, которые я заказывал?
— Лишь со времени вашего совершеннолетия. Но пойдем дальше. Социально–экономическая система, идею которой отстаивали технократы, во многом схожа с должнократической. Они именовали гигантские базы своей системы функциональными последовательностями, но по сути это не что иное, как современные транскоры. Инженеры же, которые должны были управлять этими сверхкрупными компаниями, — это наши должнократы, и положения своего они, как предполагалось, будут достигать тем же манером, то бишь назначаться сверху. Как видите, эта система не имеет ничего общего с идеей демократической этики.
— Причем здесь назначение на должность официального лица и демократия?
— Дойдем и до этого. У должнократии, Бадер, имеется великолепный способ обезоруживания потенциальных врагов. Она принимает в свои ряды лучших представителей низших классов и соблазняет на это самых предусмотрительных из богатых акционеров. Зарплата высших чинов должнократии так велика, что поневоле задумаешься, где лучше: у них или среди членов старых предпринимательских семей.
— Это новое явление в политической экономии, Бадер. В эпоху должнократии лучшие представители как высшего, так и низших классов, то есть наиболее способные возглавить восстание, уходят к должнократам. Хотите пример? При феодализме третье сословие едва ли могло рассчитывать на слияние с классом феодалов. Отдельные случаи, конечно, бывали, но только отдельные. Что из этого следует: то, что лучшие умы третьего сословия остались при нем и начали плести заговоры по свержению феодализма. Англичане оказались почти единственными, кто понял опасность такого положения вещей; они стали возводить в рыцарское достоинство и делать лордами наиболее выдающихся буржуа и даже рабочих. Дело дошло до того, что в Палате Лордов почти не осталось пэров.[4] Даже руководителей так называемой лейбористской партии и то делают графами по уходе в отставку.
— А чем плохое решение? — вставил словечко Рекс. — Достигаешь вершин благодаря самому себе.
Дэйв Циммерман кивнул, но вид у него был удрученный.
— Здесь таятся свои опасности. Искусственное раздувание штатов — этим грешат не только профсоюзы. Подобные процедуры широко практикуются в политических партиях, в армии, в бизнесе и банковском деле, в государственных и религиозных организациях. Те, кто принадлежит к нам, вознаграждаются и поощряются за безделье.
Внутренняя структура общества неимоверно усложнилась. Оценить деятельность того или иного человека становится все тяжелее. Раньше было куда проще: сразу видно, какой ты фермер, шахтер или охотник. Да и классного ювелира или столяра нетрудно распознать с первого взгляда. В профессиях третьей руки еще можно определить хорошего учителя или полисмена, но для этого приходится как следует попотеть. Что же касается тех, кто владеет профессиями четвертой руки, то они сами себе хозяева.
