Год назад вождь привлек к операции Юсова и Лысенкова, именно они вырвали шефа из Метафора. А где сейчас Юсов и Лысенков? То-то и оно…
Товарищ Сталин одобрил решение Станислава.
— Вы правы, — сказал он перед боем. — Хватит с нас десантников, обойдемся без сотрудников РТО. А вы, значит, перестали кому бы то ни было, понимаешь, верить. Н-да.
— Это хорошо или плохо? — осведомился писатель.
— Как посмотреть. Хорошо — потому как реже станете попадать впросак. Плохо — если на душе у вас этический дискомфорт. Не тяготит глобальное, понимаешь, недоверие ко всем?
— Раньше тяготило. Когда узнавал об очередном проколе, когда выяснял: и этот — Брут. Разочарование приходило с болью. Теперь привык. Вношу данную личность в графу «Предатель», вычеркиваю из обращения и живу дальше, работаю, двигаясь вперед, оставив на обочине подлеца.
— Надеюсь, в остальных землянах разуверенье не пришло? — спросил, хитро сощурившись, Иосиф Виссарионович.
— Остался прежним человеколюбцем, — искренне признался Станислав Гагарин.
— Тогда вы превзошли меня, — грустно заметил вождь. — Окруженный, понимаешь, предателями, товарищ Сталин не сумел сохранить доверие к человечеству вообще. Подозревал, понимаешь, потенциально. Видел спасение в том, чтобы ни в одном из тех, кто меня окружил, не определять честного человека.
Взять, к примеру, Вячеслава. Я долго его ждал, когда он придет в Тот Мир. Все хотел спросить: о чем думал Молотов, когда в начале войны пришел с членами Политбюро ко мне на Дальнюю дачу. Под конец земной жизни совсем ему, понимаешь, перестал доверять. И напрасно! Вячеслав оказался честным человеком, высокой пробы соратником, верным, понимаешь, другом.
— Со временем я буду как вы, товарищ Сталин, — шутливо произнес писатель. — Никому не стану верить глобально!
— Лучше не надо, — серьезно сказал вождь.
Председатель вспомнил новую сотрудницу, она пришла к нему помогать в приемной двадцать шестого марта, в тот день, когда в клинике Федорова ему встраивали в правый глаз микрорентгеновский аппарат и подаренный вождем лазер.
До Ирины Савельевой, так звали молодую женщину, мать двоих детей и жену русского офицера с Власихи, сменилось у него немало помощниц, но все они были из разряда холодных сапожников, забытое ныне выражение для тех, кто исполняет долг спустя рукава, без души и живинки в деле.
Эта, седьмая, кажется, была другой. Быстро обучилась, ловко соображала, у председателя отсутствовала теперь нужда говорить ей о чем-либо более одного раза.
«А как вновь ошибаюсь? — помыслил с суеверным страхом Станислав Гагарин. — Пошлет ли мне Бог настоящего человека на помощь… Глядишь, именно Ирина — подарок судьбы. Поживем — увидим. На всякий случай упомяну о ней в романе. Изменит нашему делу — себе же сделает хуже. Ты слышишь меня, Ирина?»
Потом он спросит помощницу, что мерещилось ей в страшную ночь беспощадного штурма, и молодая женщина расскажет о том, как летала она в сновиденье.[4]
Последняя волна вертолетов довершила дело. На территории института не осталось ничего, кроме охваченных жарким пламенем обломков.
— Дело сработано, — сказал товарищ Сталин. — Эта акция на время образумит ломехузов. Их хозяева — Конструкторы Зла — лихорадочно примутся искать — и уже ищут! — иные, понимаешь, варианты.
— И вновь борьба? — спросил литератор.
— Покой нам только снится, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Тем более, вы, русские, плохо учитесь на собственных ошибках.
— Вспомнил! — воскликнул Станислав Гагарин. — Сообразил… Зеленый цвет!
— Не понял, понимаешь, — поднял бровь Иосиф Виссарионович. — Пожалуйста, объясните.
Писатель открыл было рот, но тут же к ним подошел полковник в камуфлированной одежде. Всмотревшись, Станислав Гагарин узнал в нем командира бригады морской пехоты, с которым познакомились в прошлом году в Севастополе.
— А вы как здесь? — удивленно спросил он. — Разве морпехи находились в деле?
— Морпехи находятся всюду. Только здесь я на связи, — ответил полковник Кочешков. — По приказу Главкома. Потому как лично с вами знаком… Извините, что помешал. Велено спросить — куда вас доставить.
— В Одинцовский район, — ответил вождь. — Поближе к Рублевской даче товарища Сталина. А там разберемся.
Прощались ранним утром. День обещал быть солнечным и теплым.
— Так в чем суть нашей с вами ошибки? — спросил вождь, предложив прогуляться по Власихе, полюбоваться природой уникального городка, его озерами, березовой, сосновой, пихтовой и липовой аллеями, насладиться аккуратной прибранностью, спокойной малолюдностью улиц.
Да и Веру не хотелось тревожить. Она еще спала и не ведала, бедняжка, в каком жестоком бою участвовал ночью ее обормотик — так ласково звала она мужа в далекие молодые годы.
Станислав Гагарин вздохнул.
Он, разумеется, понимал, что сейчас расстанется с вождем, чтоб никогда не увидеться с ним больше. Хотя как знать… Боевые вертолеты разгромили лишь технический центр ломехузов. Космическое Зло вовсе не исчезло, оно в одночасье даст знать о себе.
— В том и ошибка, — вслух сказал сочинитель, — что действовали мы как вульгарные метафизики. Есть некая бяка, надо ее уничтожить, и бяка нам больше не угрожает. А тем временем ломехузы создают новые бяки… Что с ними делать? Опять боевые вертолеты? И так без конца!
— Что вы предлагаете, товарищ? — с интересом спросил Иосиф Виссарионович.
— Зеленый цвет… Надо разработать процесс подавления ломехузов на основе теории рефлексии, с помощью «зеленого эффекта», как называет его мой давний корешок, уральский философ Даниил Пивоваров. Надо искусственно подавлять злой остаток.
— И вы решили, понимаешь, эту проблему? — сощурился вождь. — Признаюсь: в земной юдоли товарищу Сталину не удалось разобраться в гегелевских, понимаешь, идеях вполне.
— За последнее время ваш покорный слуга и сам по-новому прочитал «Науку логики» Гегеля и пришел к убеждению, что рефлексия, взаимоотражение противоположностей есть процесс взаимовысвечивания содержаний двух взаимодействующих качеств, они при этом могут стать — и становятся! — тождественными противоположностями.
Иосиф Виссарионович внимательно слушал молодого соратника.
— Тут все просто, товарищ Сталин, — убежденно говорил сочинитель. — Возникает новое качество, оно скачкообразно становится действительностью, создает вдруг диалектическое тождество взаимодействующих вначале внешних, а затем превратившихся во внутренние противоположности.
