Здравый смысл подсказывал мне, что, возможно, в сложившейся ситуации лучше вовсе не вести никаких поисков: ведь на картине Каина было два мертвых тела, и одно из них принадлежало мне. Не означало ли это, что опасность угрожает нам обоим только тогда, когда мы вместе? Не следовало ли мне просто держаться от Кристины подальше для ее и для собственного блага? Точность зловещих пророчеств художника-некрореалиста не вызывала сомнений и уже подтвердилась однажды самым страшным образом, но я не был фаталистом; к тому же, кто знает, какие варианты гибельных сценариев есть в запасе у смерти, и не придется ли мне снова, уже в который раз, сознавать, что я мог, но не предотвратил опасность, грозящую дорогому мне человеку?
Оставалось два способа найти Кристину, которые казались одинаково эффективными и были столь же одинаково нежелательными. Первый — обратиться за помощью к Кардиналу. У него есть достаточно ресурсов, чтобы, как минимум, поднять на обход всех участковых полицейских города, задействовать специальные службы и собственные силы. Но для этого нужно было бы объяснить, зачем мне вдруг понадобилось искать подругу влиятельного бизнесмена, а хуже того, информация о поисках такого масштаба могла бы дойти и до него самого. Вторым вариантом было пообщаться с Галачьянцем лично. Мне не составило бы труда найти повод для личной встречи в его резиденции, но пришлось бы изобретать чертовски веские и убедительные причины, почему я в принципе интересуюсь местонахождением Кристины и какое отношение к ней имею, не говоря уже о том, что полный осмотр дома я смог бы провести, только нейтрализовав хорошо вооруженную И прекрасно обученную охрану. Поразмыслив, я решил прибегнуть к первому варианту и обратиться к Кардиналу, но не раньше, чем все остальные попытки найти Кристину самостоятельно не принесут результата. А у меня оставалась еще одна возможность узнать хотя бы о том, находится ли она в доме на Островах и когда ее видели там в последний раз.
Я открываю свою страницу в социальной сети и жду. Примерно через полчаса отметка on-line появляется рядом с именем Маши Галачьянц.
«Здравствуйте, Маша».
«Добрый вечер. Рада Вас видеть:)»
Я невольно улыбаюсь.
«Я тоже. Как Вы?»
«Все так же. Ничего не изменилось. Только время прошло. Но когда ничего не происходит, кажется, что оно стоит на месте: время ведь измеряется событиями, а у меня их нет. Как будто едешь вдоль дороги, а за окном одно и то же, столбы и редкий лес. Замечаешь, сколько часов или дней прошло, лишь по тому, насколько приблизился к пункту назначения. А я к нему уже совсем близко, наверное».
Мне становится очень неловко спрашивать о чем-то эту девочку, так спокойно ожидающую собственную неизбежную смерть. Но нужно попытаться спасти другую жизнь, и поэтому я все-таки пишу:
«Маша, а Кристину Вы давно не видели? В прошлый раз Вы говорили, что она совсем не появляется у Вас дома».
«А почему Вы спрашиваете?»
Еще никогда в жизни я не испытывал такого отвращения от необходимости врать.
«Просто беспокоюсь о Вас. И о Вашем отце: мне кажется, она могла бы помочь ему и поддержать. Это очень важно — поддержка близких людей в трудную минуту».
Пауза. Напряженное ожидание. Собственная ложь кажется мне настолько вопиющей, что я не удивился бы, если бы вовсе не получил никакого ответа, но он приходит:
«Спасибо, что беспокоитесь. Кристина заезжала как-то на днях, но потом снова пропала. Знаете, у нее с папой странные отношения, я их не понимаю. А со мной вообще отношений нет. Так что вряд ли она тот человек, который мог бы нас поддержать».
Итак, Кристины там нет. Я закуриваю и откидываюсь на спинку стула, жалея, что так опрометчиво прикончил все запасы виски. Хотя, может быть, это и к лучшему.
«А Вы сейчас не очень заняты?»
«Нет, Маша. Сейчас я совершенно свободен».
Я беру телефон и еще раз набираю номер. Вне доступа.
«Помните, я говорила Вам про стихи? Ну что я пишу, а Вы сказали, что можете почитать при случае?»
«Конечно, помню, Маша. С удовольствием посмотрю».
Если до утра Селена не сможет найти ничего полезного, а телефон Кристины так и останется выключенным, я позвоню Кардиналу и попрошу его о помощи в личном деле. Других вариантов просто не остается.
«Вообще, я не столько сама пишу, сколько занимаюсь переводами. Перевожу разные стихи на русский язык. Это очень интересно. Сейчас я занимаюсь моим любимым Эдгаром По. Вам нравится его поэзия?»
«Да, мы уже говорили с Вами про него, помните? Когда я приезжал к вам домой».
«Ах, точно, Вы же видели книжку. Ну так вот, я перевожу „Ворона“. Мне кажется, это его лучшее произведение».
Впрочем, Кардиналу можно сказать, что поиски Кристины какого связаны с моим расследованием: ассиратум, Маша Галачьянц. Да, так будет лучше всего: драгоценному опекуну совершенно необязательно знать об обстоятельствах моей запутанной личной жизни, да и результаты будут получены значительно быстрее, если он решит, что помогает таким образом найти Некроманта и его проклятый эликсир.
«Вы, наверное, знаете, что существует очень много переводов „Ворона“. Я нашла девятнадцать. Удивительно, как разные авторы переводят стихи, исходя из собственных взглядов на жизнь, на искусство, как по-разному чувствуют и понимают. Изначальный текст становится совсем другим. Иногда кажется, что вообще читаешь совершенно разные произведения: по настроению, ритму, даже по смыслу».
А что я буду делать, когда Кристину найдут? Привезу ее к себе, как Алину, предварительно выбросив все, отдаленно напоминающее кровать на картине, и запру дверь? Как долго мне придется держать эту осаду, и самое главное, от кого или чего придется обороняться?
«Вот, например, самое начало стихотворения. На английском оно звучит так:
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore —
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door —
„This some visitor“, I muttered, „tapping at my chamber door —
Only this and nothing more“.
Вы же знаете английский?»
«Знаю. И не только английский».
«Здорово! Вы молодец. Тогда Вы хорошо поймете, что я хочу сказать. Смотрите, какие непохожие переводы, даже какое совсем разное видение этих первых строк у разных поэтов. Например, Мережковский:
Погруженный в скорбь немую
и усталый, в ночь глухую.
Раз, когда поник в дремоте
я над книгой одного
Из забытых миром знаний,
книгой полной обаяний,—
Стук донесся, стук нежданный
в двери дома моего:
„Это путник постучался
в двери дома моего,
Только путник —
больше ничего“.
Чувствуете разницу с текстом По?»
