там в буквальном смысле – там, где находится Рэй Тоэй. Или, вернее, находилась, поскольку недавно она вдруг куда-то исчезла.
Певец пожелал соединиться с ней в неком цифровом мире или же в некой доселе неведомой пограничной зоне, в некоем промежуточном состоянии. И потерпел фиаско.
Не там ли сейчас она? И почему Лейни тоже сбежал?
Сейчас певец гастролирует по государствам Комбината. Путешествует исключительно железной дорогой. Станция за станцией, конечная цель – Москва, следом летят слухи о сумасшествии.
Дело ясное, что дело темное, говорит себе Ямадзаки, спускаясь в картонный город, и снова задумывается, чем же именно там занят Лейни. Все эти разговоры про узловые точки в истории, про какой-то узор, возникший в текстуре событий. О том, что все скоро изменится.
Лейни – каприз природы, мутант, случайный продукт секретных клинических испытаний препарата, пробуждавшего у небольшого процента испытуемых способности, сходные с экстрасенсорными. Но Лейни не экстрасенс в иррациональном смысле; скорее, он способен благодаря органическим изменениям, давным-давно вызванным «5-SB», тем самым препаратом, воспринимать глобальные перемены, всплывающие из глубин огромных потоков данных.
И вот теперь Рэй Тоэй исчезла, заявляют ее менеджеры, а как такое могло случиться? Ямадзаки подозревает, что Лейни, возможно, в курсе, как или куда, и для Ямадзаки это причина, чтобы вернуться и найти его. Он вел себя крайне осторожно, дабы избежать слежки, прекрасно зная, что все предосторожности могут быть напрасны.
Запах токийской подземки, знакомый и уютный, как запах родного дома. Запах крайне характерный и в то же время не поддающийся описанию. Это запах японской цивилизации, частью которой он себя чувствует на все сто процентов, цивилизации, в данный момент воплощенной в этой уникальной среде, в мире тоннелей, белых коридоров, едва слышных серебристых поездов.
Он отыскивает проход между двумя эскалаторами, видит кафельные колонны. Он почти убежден, что картонных укрытий здесь уже нет.
Но они по-прежнему на месте, и, когда он напяливает белую микропорную маску и вползает в залитую ярким светом хибару мастера, там тоже все неизменно, за исключением заготовки, над которой сосредоточен старик: теперь это многоголовый динозавр с ногами робота, весь серебряно-синий. Кончик кисточки тщательно обрабатывает глаз рептилии. Старец не поднимает взгляда.
– Лейни?
Ни звука из-за лохмотьев дынно-желтого одеяла.
Ямадзаки кивает старику и ползет мимо него на четвереньках, толкая мешок с припасами перед собой.
– Лейни?
– Тихо, – отвечает Лейни из узкого утробного мрака. – Он говорит.
– Кто говорит? – И ныряет с мешком под хлипкую ткань, прикосновение которой к лицу заставляет вспомнить о детских яслях.
Когда Ямадзаки окончательно вползает, Лейни включает проектор в своих громоздких древних очках; картинка, которую он рассматривает, ослепляет Ямадзаки. Ямадзаки дергается, пытаясь увернуться от луча. Видит фигуры в кадре, залитые дневным светом, который кажется каким-то не новым, подержанным.
– …думаете, он это делает на регулярной основе? – (Картинка почти не дрожит; снято с руки, потом цифровая стабилизация.) – Что-нибудь с фазами Луны?
Ближний план одной из фигур, стройной, мужской, как и все остальные. Нижняя половина лица скрыта черным шарфом. Жесткие черные волосы над белым высоким лбом.
– Никаких оснований для подобного заключения. Он просто пользуется случаем. Ждет, пока они сами не придут к нему. Потом берет их. Эти вот, например… – (Камера плавно дает панораму лица и голой груди мертвеца с широко раскрытыми глазами.) – Типичные торчки. У данного экземпляра в кармане был найден «плясун». – (На бледной груди мертвеца видна темная запятая, прямо под грудиной.) – У второго проткнуто горло, но артерии каким-то образом не задеты.
– Еще бы он задел. – Голос человека за кадром.
– У нас есть досье, – также за кадром говорит человек с шарфом; изображение мертвого лица отбрасывается лучом на картонную стену, на желтое одеяло Лейни. – У нас имеется полный следственный отчет о психотипе. Но вы его попросту игнорируете!
– Конечно же, игнорирую.
– Вы решительно все отрицаете. – (Две пары рук в хирургических перчатках хватают труп и грубо переворачивают. Под левой лопаткой видна еще одна рана, поменьше; кровь скопилась под кожей, свернулась и потемнела.) – Однако он представляет для вас такую же реальную опасность, как и для всех остальных.
– Но он интересная личность, не так ли?
Рана, показанная крупным планом, похожа на маленький печальный ротик. Кровь кажется черной.
– Не для меня.
– Вы сами не интересная личность, случайно?
– Нет. – (И камера идет вверх, луч света ловит острую скулу над черным шарфом.) – И вы не хотите, чтобы я был таким же интересным, я правильно понял?
Раздается еле слышимый звон, передача прерывается. Лейни запрокидывает голову, лицо человека с шарфом в стоп-кадре на картонном потолке, слишком яркое, искаженное, и Ямадзаки видит, что потолок усеян крохотными наклейками, множеством разных портретов невзрачного на вид человека, странно знакомого. Ямадзаки моргает, фокус его контактных линз смещается, ему не хватает очков. Без очков он чувствует себя не в своей тарелке.
– Кто это был, Лейни?
– Помощник, – говорит Лейни.
– Помощник?
– Трудно найти хорошего помощника в наши дни. – Лейни вырубает проектор и снимает очки. В неожиданном сумраке лицо его похоже на детский рисунок, черные дырки глаз на фоне мертвенно-белой мазни. – Тот, кому звонили…
– Который говорил?
– Он хозяин мира. Насколько вообще у мира может быть хозяин.
Ямадзаки хмурится.
– Я привез лекарства…
– Это было на мосту, Ямадзаки.
– В Сан-Франциско?
– Они шли там за другим моим человеком. Шли за ним прошлой ночью, но потеряли след. Они постоянно все теряют. Зато сегодня утром нашли трупы.
– За кем они шли?
– За человеком, которого нет. Которого я вычислил логически.
– Это портреты Харвуда? Харвуда Левина? – Ямадзаки узнал лицо, размноженное на стикерах.
– Он нанял отличных спецов, лучших, каких только можно купить за деньги, но они не смогут даже приблизиться к человеку, которого нет.
– Какому человеку?
– Думаю, он из… коллекции Харвуда. Харвуд коллекционирует людей. Интересных, любопытных людей. Когда-то он, наверно, работал на Харвуда, брал у него заказы. Он не оставляет следов, вообще никаких. Если кто-то встает у него на пути, этот кто-то попросту исчезает. После чего он стирает себя.
Ямадзаки находит антибиотики в сетчатой сумке.
– Лейни, почему бы вам не принять вот это? Ваш кашель…
– Где Райделл, Ямадзаки? Он уже должен быть там, на севере. Все начинает сходиться.
– Что «все»?
– Я не знаю, – говорит Лейни.
Склоняется вперед, роется в сумке. Находит банку с кофе и включает нагрев, перебрасывает ее из руки в руку по мере нагревания. Ямадзаки слышит хлопок и шипение пара, когда Лейни вскрывает жестянку. Аромат кофе. Лейни шумно прихлебывает.
– Что-то затевается. – Лейни кашляет в кулак, плеснув обжигающий кофе со сливками на запястье Ямадзаки, который
