поместье с тхиорами, и была там маленькая девочка Милли, и я сказал — рано. Сейчас… не знаю, много всего было. Меня чуть не забрали. Один старик-варг вспомнил лицо своей дочери и оплакал её. И ещё рыжеволосая фигурка, обмякшая на руках устранителя…
— Ты хочешь увидеться с ней?
— Я… нет, пока… не знаю. Просто… ты ведь наводила справки. И я теперь знаю, что Дебби — в Айлоре. Ты случайно не спрашивала у Хромца, чтобы просто…
Арделл едва слышно вздохнула, и это можно было принять за ветерок, а можно было — за согласие.
— Наверное, я пока слишком трус, чтобы поговорить с ней. Понимаешь? Слишком прежний. Но если бы мне только… узнать, как она. Она в порядке? С ней всё хорошо?
Это была заминка — но не с ответом, а такая, будто она хотела сказать что-то много большее. Может быть, даже больше, чем я хотел услышать. Чем мог переварить, может быть.
Потом она согрела моё плечо своей ладонью. Шепнула:
— Она в порядке, Лайл. С ней всё хорошо.
Тогда я понял, что кошмары не придут этой ночью. Отогнаны простыми словами. Теплом руки и ароматом только что испечённой булочки. Решением, за которым — будущее.
Иногда боль бывает благословением. Когда она делает нас нами.
Когда она — причина, по которой остаёшься живым.
ДЕБОРА-ПАТРИС-АСКАНИЯ-ТРИВИРИ
— Ручку согнуть… разогнуть… А теперь пальчиками пошевели! Хорошо, сладенькая, очень хорошо!
У Лайла Гроски отличный вкус. Аманда — просто шик: красотка, умеет в яды и выпечку, тянет на двенадцать баллов мамскости из десяти, и это ещё в обычный день. За месяц в питомнике она мне выдала недостающей любви и заботы лет за десять или немножечко больше (хотя, может, просто пыталась держать меня подальше от зверей и посетителей).
За сутки в целебне травница пытается отсыпать мне еще лет на сорок вперёд: обкладывает подушечками и пуррами, укутывает пледиками, кормит невкусными зельями и вкусной выпечкой и заворковывает до одурения. Так, что я уж начинаю думать, что всё, плохи дела, пора подумать о прощальном ужине. Думается вяло и в перерывах между сном, потому что все эти сутки в целебне я лежу себе заворкованная в коконе, а как только малость прихожу в себя и открываю рот — в него тут же залетает ложка с бульоном, или пироженкой, или зельем. Под мелодичный напев: «Всё хорошо, хорошо, сладкая, не надо тревожиться, тебе просто нужен покой» — так что к ночи уже почти смиряюсь, что покой будет вечным.
С утра второго дня Аманда меня почти разочаровывает. Влетает звенящая песней, выпутывает меня из слоёв пледов и пропитанных зельями бинтов. И берётся за бедную мою правую руку. Потыкивает разноцветными артефактами, а то и просто пальцами, растирает, просит пошевелить так и этак.
Руку подёргивает болью, плечо тянет, пальцы сгибаются уже почти нормально. Печать и вовсе отпустило — молчит.
— Я-то думала уже одолжать у кой-кого белую таллею на саван.
— Пф, медовенькая, откуда такие мрачные мысли в хорошенькой головке? Наш «кой-кто» справился очень даже недурно.
Смачивает перевязку зелёным отваром с запахом ромашки. И лезет любоваться туда, где между плечом и грудью у меня красуется дырень. Узкий надрез, сделанный ударом дарта.
— Такой чистый, точный удар… и прямо в «очаг», да-да-да? Иначе ты себя сейчас чувствовала бы совсем иначе. Наш устранитель полон сюрпризов, правда? И не он один — он сказал, ты била огнём под блокадой?
— Ну-у-у, не то чтобы так уж и била… а что?
— Такое могут немногие.
В лекарской полумрак, и нойя себя в нём отлично чувствует. Но теперь подскакивает, чтобы впустить в комнату утро.
— Магические блокады — запрещённая техника, сладкая. Учение о жилах магии, которые можно перекрыть, доведя до боли или смерти… Давно изъято Акантором из Академий. И лекарей теперь не учат этому. Никто не знает, кто начал разрабатывать его в древности, это знание: кто говорит — маги Воздуха, которые использовали его во зло. Кто считает — это всё Мастера, создавшие особые артефакты для этого и потому едва не выигравшие в Войне Артефактов. А кто-то предполагает, что создатель был «пустым элементом». Первым «пустым элементом», порождённым Камнем.
Сладкий дух трав. Пылинки растанцевались в лучах из окна. Нойя кружится вместе с ними: наводит порядок на столиках, смахивает пыль, ставит чашку на поднос.
— Да… иногда и сейчас маги получают удары, блокирующие магию. Случайно — да, но не так уж редко. Только вот некому изучать это и целить. Утраченные знания сохранились разве что в некоторых орденах. Да ещё есть отдельные пытливые умы, о да!
— Среди нойя?
— Нойя-отступники, Мастера-отступники. Те, что гонятся за знаниями. Хранят веками память о старинных зельях. Страшных пытках, давних былях. Не отдают бесплатно, — высверк улыбки, мрачновато-зловещей. — Разве что попросишь так, что не смогут отказать.
Если меня попросила Аманда и с таким лицом, я и не только знания бы отдала. Ещё кошелёк плюс последние портки: примите, пожалуйста, не могли бы вы отвернуться?
— Но даже и там не знают многого, ха! Однако знают: под магической блокадой может бить не каждый. Только одарённые. Дар которых силён, в Печати которых Камень заложил много, много магии. Эй, не вздумай только опробовать её сейчас!
Перехватила мой взгляд на Печать, наверное. Молчащую Печать. Даже не потеплела, когда я к ней воззвала.
— Магия вернётся, лапушка, — Аманда одобрительно пошлёпывает меня по щёчке. — Я проверяла артефактами: её в тебе полно. Пока пришлось приусыпить её «Колыбельной Печати»: после такого бывают проблемы с контролем, а наша лекарская может мне ещё понадобиться, понимаешь? Нужно, чтобы всё зажило, потом тренировочки, потихоньку… Пара девятниц, да-да-да? Конечно, тебе пока нельзя на выезды, но ведь дело и здесь найдётся?
Здоровенную бочку полыни травница пытается подсластить чайком с медовым пирогом. Уверяет, что чуть только я встану — потянет за ночными травами («Ай-ё, ты не видела тильвийские леса ночью!»). И вообще, я ей ужасно необходима в качестве дегустатора новых коржичков и примерятеля всякого вышитого.
Я полагаю, что с дегустациями коржичков может справиться мой папаша, но пью чай и стараюсь не кукситься. В конце концов я вроде как собиралась записаться в однорукие «пустые элементы» или вообще немножечко уплыть в Великую Бездонь.
Аманда то ли считает, что я недостаточно развеселилась, то ли считывает что-то насчёт Бездоней, — удваивает усилия. Теперь живописует, как все вовне беспокоятся о
