Приказчик кивнул.
— Лет двести назад тебя бы засмеяли, посчитали бы суеверным неучем. А сегодня мы с тобой точно знаем, что не оборонись ты знаком, то по дороге к тебе вполне мог плакунец присосаться. А то и снежный двойник в сани бы уселся. И я, вот, тоже именно Велесу требы приношу и к нему обращаюсь. А Стас, он воин, он Перунов человек. Другие к Христу обращаются, он их хранит. Уяснил?
Акимыч кивнул.
— Так сколько монет тебе купец выделил? — совершенно буднично спросил Иван.
— Сто двадцать, — честно глядя ему в глаза, ответил Акимыч.
— Значит, сто пятьдесят, — задумчиво произнес в пространство Станислав.
— Давай сто сорок, червонец твой, так и быть, — протянул руку Иван.
Приказчик со вздохом полез за пазуху и добыл оттуда тяжелый кошель. Достал из него десять увесистых красноватых кружков с отчеканенным святым Георгием, затянул шнур и, снова душераздирающе вздохнув, вложил в руку волхва.
— И еще ящик табаку и мешок кофе. Только настоящего, а не цикория, который ты в лавке под видом заморской "арабики" толкаешь. Это уже после дела, под расчет, — отведя за спину руку с кошелем, добавил Иван.
— Грабите, да? — с тоской глядя на напарников, протянул Акимыч. Впрочем, настоящей слезы в голосе не было.
— Грабим, Акимыч, грабим, — подтвердил Стас и тут же утешил, — так не тебя ведь, а хозяина твоего, купца первой гильдии Столярова Петра Фаддеича, так что ты особо не убивайся. Да и ты свои десять монет с дела имеешь. Так что лети к купцу, голубь ты наш, и скажи, что бился до последнего, но супостаты тебя одолели и меньше, чем за сто пятьдесят монет лезть туда, где Потерянный Поезд ходит, не согласились.
— А если Столяров меня к этому… Могамбе пошлет?
Стас только пожал плечами:
— Да ты уж ходил к нему. Нет, нубиец, конечно, человек серьезный, но цену он тебе заломил такую, что ты сглотнул и откланялся. А еще ты у Володи Сибиряка и Хусейна Песчаника был, но они отказались. Так что не крути, Акимыч, да и деньги ты уже отдал.
— А-а-а! — махнул рукой приказчик, — давай своего провожатого, ирод, да пойду я, пока совсем не запуржило.
— Не запуржит, не бойся, — уверенно сказал Стас, глядя в окно, — луна светит, что праздничный фонарь.
Акимыч зябко передернул плечами: — Толку с того фонаря. Только тени чернее становятся. А что там, в этих тенях, сам знаешь! И как вы тут только живете? — снова спросил он.
— Хорошо живем, Акимыч, ты не переживай — и воздух чистый, и соседи тихие да дружелюбные, — посмеиваясь, закружил вокруг приказчика Иван, водя вокруг его плеч и головы расслабленными пальцами, словно плел невидимую сеть. Отойдя на пару шагов, присмотрелся, удовлетворенно кивнул и принялся лепить невидимый снежок.
Акимыч заворожено смотрел, как между пальцев ведуна пробились лучики голубоватого света, и тот разжал ладони, выпуская в воздух текучую, переливающуюся каплю теплого небесного оттенка.
— Ну, вот тебе и провожатый, — сказал Иван, тихонько подталкивая каплю к приказчику. Лениво колыхнувшись, та поплыла по воздуху и зависла над левым плечом Акимыча.
— Пойдем, провожу я тебя, да покурю заодно, — зажав в зубах тонкую самокрутку, Стас накинул на плечи тяжелый тулуп и направился к двери.
Прошли длинным темным коридором, где приказчик боязливо оглядывался и прислушивался, шарахаясь от неясных шорохов и шепотов, плавающих в прохладном сухом воздухе.
Наконец, Стас потянул на себя тяжелую железную дверь и, оглянувшись на гостя, сделал приглашающий жест. Акимыч захрустел снегом, поднимаясь по ступенькам, снова боязливо огляделся и заспешил к саням, на передке которых сидел, дыша на руки, возница — напряженный и испуганный.
— Никак видел кого? — крикнул ему, улыбаясь, Стас.
— Не видел, да и хвала богам! — плюнул извозчик и, едва приказчик уселся в сани, ожег лошадь вожжами. Маг лишь тихонько хмыкнул и прикурил.
Привалившись к дверному косяку, он с удовольствием вдыхал морозный, пахнущий свежей дыней воздух. Поднял голову, выпустил в непроглядно черное высокое небо струю дыма, широко, до хруста потянулся, чувствуя, как покусывает щеки крепкий мороз. Чуть подрагивали острые белые точки звезд, тихо шептал, потрескивал, жил своей странной жизнью лес, подступивший к самым домам, и что-то мелькало между стволов — легкое, невесомое, словно обрывок чьего-то заблудившегося сна.
Стас посмотрел по сторонам — слева все так же слепо глядел провалами давно лишившихся стекол окон девятиэтажный, задолго до События обветшавший, дом, близнец того, что облюбовали для своего жилья и конторы, маги. И дальше тянулся ряд таких же пустых, заброшенных людьми коробок, где зимой завывал ветер, катая по полам покинутых квартир комки истлевших бумаг и холодной пыли, да забредали изредка странные лесные существа, чтобы посидеть в разваливающихся креслах и посмотреться в мутные зеркала кое-где оставшихся платяных шкафов.
Мир стал таким не более ста лет назад — когда произошло нечто, что теперь принято было называть Событием. Именно так, с заглавной буквы.
Что тогда творилось можно было догадаться, посмотрев на соседний дом — он стоял закопченный, оплавленный, угол стек воском со свечи, намертво запечатав крайний подъезд, а из середины дома, на уровне седьмого этажа, торчал костяк какого-то крылатого чудовища, врезавшегося в здание во время События. Стас с Иваном не раз до хрипоты спорили, что же это за тварь была, но к согласию так и не пришли.
Докурив, ведун аккуратно загасил окурок в специально установленной возле двери большой металлической пепельнице и, зябко передернув плечами, отправился обратно.
_________***_________
— Слушай, Вань, а оно нам надо? — с сомнением протянул Стас, разглядывая разложенные на верстаке снимки, — Это же аккурат посередь дороги Потерянного Поезда.
Палец Хромого уперся в тонкую нитку железнодорожных путей, проходящих совсем рядом с местом их предстоящей операции.
— Ну, это конечно не яблоки у тёти Зины таскать, но бывает и хуже. Просто еще одна гадость, оставленная нам милыми предками. В конце концов, не в туркестанские степи отправляемся. Опять же сто сорок монет, что, согласись, существенно.
— Так-то оно так, да ведь Новый год на носу, вот что меня беспокоит. Знаешь ведь — самое лихое время, лучше без нужды не высовываться.
— И снова ты прав, друг мой, — кивнул Иван, — только что же ты молчал, когда Акимыч нам песни пел?
— Так ведь сто сорок монет! — развел руками Стас и улыбнулся, — и опять же Сибиряку с Песчаником нос утереть.
— Но три дня, — хмыкнул Иван, — придется поднапрячься.
— Значит, нечего лясы точить, давай дело делать, — Хромой расчистил на верстаке место, сдвинув в сторону заготовки амулетов, костяную трубку с начатым хитрым узором и кучу прочей неопределенной мелочи. Неторопливо разложил оставленные приказчиком снимки, выровнял легкими касаниями, навис над получившейся картой, упершись ладонями в столешницу.
Иван же, что-то бурча под нос, прошел к длинным книжным шкафам, что занимали дальнюю от входа стену огромной комнаты с низким потолком, служившей напарникам кабинетом, мастерской и, время от времени, столовой. Привычным движением достал с полки толстую тетрадь в кожаном переплете. Без такой тетради не обходился ни один уважающий себя вязальщик — в них заносились малейшие крупицы знания о существах, появившихся в мире после События, местах, где удалось побывать самому или услышать от других, легенды, слухи, заклинания и системы медитации, словом все, что могло однажды пригодиться и спасти если не жизнь, то душу, или суть, как называли вязальщики эту неопределенную субстанцию, позволяющую людям оставаться людьми.
— И кого мы там можем встретить? — не оборачиваясь, спросил Стас.
— Так, судя по всему, — листал плотные желтоватые страницы вязальщик, — Каблучки, Мальчика-отличника и Портфель. Всего троих. Не худший вариант. Кстати, если верить тем свидетельствам, что есть у меня, никто не видел их там вместе. Только поодиночке. Еще один плюс.
