Словом, положение было опасным.
— Гос-споди… нельзя же так, — полковник даже руку к сердцу прижал, когда в кресле перед ним сплелся из теней хорошо одетый господин.
— Ну отчего же, господин Левшов. Очень даже можно.
Полковника раздражала эта снисходительная барственная манера, но сейчас приходилось терпеть.
— Мы же договаривались, что вы не будете искать встречи со мной, — раздраженно сказал Левашов.
— Помилуйте, да меня и нет здесь, — улыбнулся посетитель.
Спорить было не только бесполезно, но и опасно.
— Ну хорошо. Что вам от меня сейчас нужно?
— Я просто хотел убедиться, что с вами все в порядке, господин полковник, — гость нагнулся и похлопал ладонью по запястью полковника.
Рука у него была неприятно горячей и влажной. Левшов, стараясь не показать брезгливости, убрал руку, растер запястье.
— Все в полном порядке. Но благодарю за беспокойство.
— Скажите, полковник, я правильно понимаю, что пару дней спустя после известных нам событий дочка господина Столярова вдруг бесследно исчезла, и ваши люди не знают, где она?
Полковник дернул подбородком. Увы, это было так.
Гость словно прочитал его мысли.
— Не переживайте так. Ничего спешного. Но ребенок этот важен. Очень важен.
Теперь человек из теней был тих и задумчив, говорил словно бы сам с собой.
Таким его полковник видел редко и, честно говоря, побаивался, хотя трусом не был. В такие моменты он понимал, что перед ним уже не человек и что от него ожидать совершенно непонятно.
— Мои люди будут ее искать всеми силами. Служба ведет собственное расследование, так что я имею полное право задавать такие вопросы.
— Нет-нет, полковник. Не стоит. Не надо привлекать к себе лишнего внимания, — поднял руку гость.
— А зачем вам, собственно говоря, именно этот ребенок? Собираетесь снова провести ритуал? Неужели, нет других возможностей? В Москве сотни девочек, которых гораздо проще заполучить.
— Не в этом дело, господин Левшов, — гость побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, — стать вместилищем она уже не сможет. Ей уготована другая, совсем другая участь. А какая ― зависит от того, где и с кем она будет расти.
Левшов слушал гостя и чувствовал неимоверное облегчение. Раз человек из теней рассказывает ему такие вещи, значит он, Левшов, ему нужен. И его не оставят просто так. Не бросят. Помогут выпутаться.
— Хорошо, господин полковник, — встал, хлопнув себя по коленям, гость, — мне пора. Я рад, что вы сохраняете бодрость духа. Это очень важно.
Он открыл дверь кабинета и вышел. Полковник знал, что его никто не заметит.
Что же я, спохватился Левшов, у меня самого масса дел. Взял из стопки лист бумаги с личным вензелем, долго сосредоточенно что-то писал.
На полуслове остановился, вскинул голову, к чему-то прислушиваясь, и разом обмяк.
Голова гулко ударилась о столешницу.
Полковник уже не дышал.
___***____
Москва, февраль
Сидели, сумеречничали.
Старшой впервые был в личных покоях Сергия. Раньше как-то не получалось, хотя работали вместе не первый десяток лет, а знали друг друга еще дольше.
А были это именно покои, без ненужной роскоши, обставленные скромно и спокойно. Навевали спокойную задумчивость, здесь хотелось думать о чем-то большом и хорошем, нужном не только себе, но и другим людям.
Свет не включали, сидели, глядя на посеревшие, со вздохами и хрустом оседающие, сугробы.
— Не скажешь, значит, где ребенок.
— Не скажу, отче, — покачал головой Старшой.
— Неужто, не веришь?
— Верю. И знаю. Как себя знаю. Потому и не скажу.
— Она очень опасна. Очень, — Сергий веско хлопнул ладонью по ручке кресла.
— Знаю. И полезна. А еще, отче, она ребенок. И расти она будет там, где к ней отнесутся, как к ребенку.
— Опасную игру ты затеял, друг мой.
Старшой покачала головой,
— Не я. Но нам с тобой ее продолжать. Да и не осталось у нее никого. Тело Столярова мы так и не нашли. Её мать… да ты сам знаешь.
— Как не знать, — тяжело вздохнул Сергий, — узнала, что тело мужа пропало, и как окаменела. К дочке так и не подошла ни разу. Осталась в монастыре жить, сейчас готовится постриг принимать.
— То-то и оно. А еще, отец, не хочу я, чтоб ты грех на душу брал.
Сергий перегнулся через подлокотник, пристально посмотрел Старшому в глаза. Глубоко посмотрел.
— Думаешь, придут за ней. И смотреть будешь, кто и зачем.
Снова не спрашивал, знал.
— Буду, отче. Зорко смотреть буду. Особенно после того, как некстати полковник Левшов умер. Или, наоборот, кстати. Поскольку нет у меня теперь другой возможности понять, откуда большая беда придет. А она придёт, я в этом не сомневаюсь. Да ты и сам этого ждешь.
— Жду. И тоже смотреть буду. Раз здесь Наладчик появился, значит, просто так нас в покое не оставят. И вот что я тебе скажу, друг мой ― теперь тебе не только за девочкой этой смотреть надо.
— И это знаю. Ко мне слухачи мои на следующий день после штурма прибежали. И с того времени я две смены дополнительные поставил. Раз не получилось разом, теперь будут нас раскачивать. По всему миру. И у нас, в Москве, в первую очередь.
Старшой тяжело поднялся, подошел к окну,
— И начаться может такое, что набеги чёрных вдов мелочью покажутся.
Сергий подошел, встал рядом, положил ему руку на плечо,
— Отобьемся, друже, отобьёмся.
Так и стояли.
Смотрели в наползающие сумерки. Молчали.
___***___
Москва, март
— Здесь ставить будем, — Стас показал на поляну. По краям росли древние, помнившие еще времена Старого мира, ели.
На поляне из-под снега выглядывали заплывшие дерном остатки древнего фундамента. Когда-то здесь стоял дом. И даже трава была чуть светлее там, где когда-то была ограда и дорожка, проходившая мимо старого дома.
Место было хорошее, на самой опушке Лосиного острова, но и до Ярославского тракта недалеко. Чуть дальше, чем от старого их обиталища.
Наискосок ― остов старой школы, а через небольшую дорожку выгоревшие на солнце, продутые ветрами пустые коробки древних детских садов. Старики говорили, что детсадам повезло. Детей успели погрузить в машины и вывезти в безопасное место.
В школе же ночами окна время от времени светились фиолетовым, по стенам ползла полупрозрачная слизь, но, в общем, было тихо и спокойно.
— Вот, как земля просохнет, так и начнем ставить. Я и артель уже нашел. Хорошие мужики, надежные. Ярославские.
Стас говорил и смотрел на друга.
С того дня, как умер Якут, Иван сильно изменился. Стал молчаливым, очень сосредоточенным, иногда вдруг замирал, словно прислушивался к чему-то.
Стас спросил напрямую. Иван помолчал, но ответил:
— Привыкаю, Стас. К наследству шаманову привыкаю.
И Стас поверил. Терпеливо ждал, но время от времени друга тормошил.
Вот и дом строить по весне затеял.
Шагов они не услышали.
Ниула просто возникла рядом с ними. Стояла молча ― смотрела темными нездешним глазищами, переминалась с ноги на ногу, теребила тесемку котомки с хитро вышитым узором.
А потом подошла и так же молча взяла Ивана за руку.
Лес вокруг стоял еще прозрачный, молчаливый. Оседая, вздыхал снег. Еще робко, и от этого пронзительно громко цвиркала какая-то сумасшедшая птица на березе.
Небо было высокое, голубое, полное золотого весеннего солнца.
Зима кончилась.
