И почувствовал чей-то далёкий, едва ощутимый отклик.
___***____
Стеклянному Деду было сразу и хорошо, и плохо. Он растворялся, забывал себя, и это было хорошо. Ведь, он забывал все плохое, что с ним творилось, уходила боль, исчезал страх, больше не было свистящего острого стекла, которого он так боялся.
А что до плохого, до того, что исчезали лица друзей и знакомых, так это были мелочи. Он давно уже их не видел, и никто из них ни разу не пришел его навестить.
Значит, и не нужны они ему.
Он устремлялся в выси, о которых никогда и не думал, терял себя, а остатки его существа все сильнее заполняло единственное желание — притянуть, вобрать в себя то, что было где-то там, наверху.
Далёкий, едва слышный зов снизу коснулся его, словно кто-то хорошо знакомый положил руку на плечо. Едва-едва касаясь.
Но этого хватило. Дед Харитон услышал зов, который был обращен именно к нему. Он был кому-то нужен.
Кому?
Он хорошо знал этого человека.
Человека?
И он сам, значит, тоже человек?
То, чем Харитон становился, сжало его горло так, что потемнело в глазах, потащило за собой, окончательно растворяя в общем потоке, создающем колдовскую чашу.
Но на краткий миг бывший порубежник полностью обрел себя.
И увидел полные надежды глаза.
Он не помнил, как зовут этого человека.
Зато помнил, как он с другом приходил и говорил с ним. Помогал.
Делал очень простые, но такие нужные вещи.
И сейчас шепнул одно слово — «Помоги».
Стеклянный Дед попытался встать — его держали крепкие широкие ремни.
Тогда он сделал то, что когда-то умел, но чего страшно боялся.
Вокруг него засвистели осколки колдовского стекла, вспарывая душу, взрезая сознание, и это было очень страшно.
Старый порубежник закричал и умер.
Исчезла всего одна нить, сплетавшая чашу.
___***____
Лишь на миг изменилось гудение, исходившее от чаши, лишь мгновение звенящей тишины повисло и прошло.
Лис тявкнул и толкнул чашу передними лапами.
Закричав, Якут стиснул основание вихря, сдерживая существо, которое пыталось из него вырваться и неотрывно смотрело на него провалами беззвездной пустоты, выпивая душу.
Великан с посохом и Медведь толкнули чашу вместе с Лисом.
Взмахнул крыльями вернувшийся гигантский Филин, вихрь ударил, чаша закачалась и начала падать, теряя равновесие и осыпаясь по краям
___***____
В Яви Якут покачнулся и, так же, как смерч на изнанке мироздания, обхватил колдуна. Крепко сжал.
Сцепившиеся в неистовом объятьи фигуры окутал морозный туман. Сгустился, превратился в прорастающее ледяными ветвями-иглами дерево, которое росло, поднималось к потолку, уперлось в него, и вдруг со звоном распалось.
Ледяные осколки полетели во все стороны. задевая всех, кто оказался на их пути. Стас прикрыл лицо рукой.
Снежная пыль осела.
Якут с трудом развел руки, сделал шаг назад.
Пиджак на нем потрескивал — ломалась насквозь промороженная ткань.
Колдующий Стужу завалился на бок. Ударился об пол и раскололся.
О том, что произошло дальше, каждый рассказывал по-разному. Кто что увидел, ухватил, у кого что успело обработать сознание.
Ниула помнила, как летела на нее моргра, видела, как раскрывалось ее туловище, превращаясь в огромную пасть, усеянную присосками и еще какими-то мерзкими наростами. Она только успела шагнуть в сторону и, не думая, полоснуть поперек саблей.
Как исчезла из кресла девочка, Ниула вообще не заметила.
Ивану больше всего запомнился грозный гул, от которого затряслись стены зала. Он раздался в тот момент, когда женщина с землисто-серым лицом и безумными провалами глаз выдернула девочку из кресла и закрыла собой.
Он помнил, как страшно кричал майор Хацкий, отрывая руки женщины от ребенка, а потом, вдруг, поперхнулся, закашлялся и начал как-то робко, по-детски трогать выросшую из шеи рукоять ножа. Ноги его подломились, и он упал с помоста.
А женщина побежала к двери, и девочка сжимала ее так крепко, что рука у нее побелела, и эту руку Стас запомнил, она ему потом долго снилась.
В этот момент он решил, что все кончилось, но, оказалось, что еще нет. Совсем нет.
Из клубящихся теней выступил человек, и тонкими изящными пальцами, с которых стекали завитки тьмы, коснулся Якута.
Тот кашлянул и оступился.
Ниула по-кошачьи взвизгнула, и рубанула тень. Но там, где только что стоял человек в костюме-тройке, уже никого не было.
Якут тяжело оперся на плечо Ивана,
— Знаешь, мне что-то присесть надо. Вон оно как, время-то приходит.
Он сел на постамент.
— Ты, Вань, посмотри… Верно ты с чашей…
Иван все еще держал тонкий мир, видел, как рассыпается зеленым дымом чаша и беззвучно поднимается, растворяясь в недосягаемой тьме, что живет где-то там — по ту сторону Всего, чёрный смерч.
Он смотрел, и думал, что его привычный мир снова изменился навсегда.
Хотя, нет.
Навсегда — это неправильно.
До следующего изменения,
Ниула села рядом с Якутом и взяла его за руку.
Молчала.
С оторванного уха капала кровь, но девушка не замечала. Сидела, склонив голову, и просто держала Шамана за руку.
Вдруг стало очень тихо.
Люди смотрели друг на друга и поражались этой тишине. Скрип двери показался нестерпимо громким. Привалившись к косяку, в проеме стоял порубежник. Смотрел и улыбался. Сплюнул вязкую кровавую слюну,
— Слышь, Федул Дементьич, а мы продержались…
— Сколько? — дёрнул плечом Федул.
— Трое.
— Добре. Выносите наших. Гонца шли, пусть Старшой всех сюда отправляет. Ну, кого положено. Только, сначала, вон, бабу с дитёнком заберите. найдите, что им надеть, ну — сам знаешь.
Стас знал, что когда все совсем кончится, его начнет трясти.
Но это будет потом.
Он все смотрел на вцепившуюся в плечи мамы девочку и думал — почему именно она. Почему именно к этому ребенку рвался смерч из глубин за пределами Мироздания?
Бедный перепуганный ребенок.
Очень перепуганный.
Очень уставший.
Очень опасный ребенок.
Глава 17. Последствия
Якут уходил спокойно и легко.
Сергий приказал везти Шамана в Особый приказ, где его положили в чистой светлой горнице. Пришел уже знакомый врач, внимательно посмотрел Шаману в глаза.
Тот улыбнулся, покачал головой.
Врач коротко кивнул,
— Понимаю. Но осмотреть должен.
Осмотрел, поднялся, похрустывая коленями, и вышел.
Ниула не отходила от Якута, сидела в углу комнаты в изголовье и смотрела на всех тёмными сухими глазами.
Врач хотел осмотреть и её — не дала.
Только зачесала на оторванную мочку уха прядь слипшихся от крови и пота волос.
Иван сидел на кровати, смотрел на Шамана и молчал.
Под утро Якут кашлянул, поморщился и тихо попросил,
— Ниула, ты, девочка, выйди. Ваню проводить надо.
Иван подумал, что Шаман заговаривается, и от этого внутри образовалась холодная пустота. Неужели, вот, так. Всё?
Ниула поцеловала Якута в холодный висок и вышла.
— Ты, Вань, думал, что там, в других мирах? Какие они? — Шаман отходил. Лицо заострялось, глаза уже смотрели на что-то невидимое, но говорил он ясно и очень спокойно.
— Думал, конечно, — улыбнулся он, посмотрев на Ивана, — и о том, что над ними тоже думал. Я это Звездным Трактом зову, Вань. По нему каждый пойти может, да не каждый видит. Хорошо там, Вань.
Говорить Шаману было все тяжелее, но он не останавливался и не передыхал. Только руку Ивана нашарил и сжал покрепче.
— Дай руки. На лоб мне клади, — приказал Шаман.
Лоб у него был сухой и холодный.
— Вместе пойдём…
___***___
Они светились. Переливались оранжевым, белым, фиолетовым, зелёным и миллиардом других цветов и оттенков, которым не было названия в человеческих языках.
Цвета смешивались, текли, сияли, исчезали в волнах тьмы, настолько глубокой и бархатной, что она испускала собственный черный свет.
