___***___
Снова свистел снег. Резко, коротко и зло.
Часовые услышали, но среагировать правильно все же не успели, отпрыгнули от первых саней, унёсшихся в темноту, и их тут же сбили вторые, а выскочившие из саней бойцы и деловито зарезали.
Пока двое занимались часовыми, остальные ворвались в сторожку рядом с воротами и перекололи всех, кто там был. Заскрипели ворота, и порубежники ворвались во двор.
Подход к дому перекрывала баррикада, сооруженная из сцепленных друг с другом телег и саней. Пройти к крыльцу можно было только, по узкому проходу, который простреливался со всех сторон.
Треснули выстрелы, полетели в наступающих стрелы.
Били метко, двое порубежников молча рухнули на снег, но остальные не прекратили атаку. Дружно ударил ответный залп, стрелки, присев на одно колено у распахнутых ворот, повели беглый огонь, прикрывая товарищей, которые быстро пересекли двор и сбили защитников баррикады с первой линии обороны.
Теперь рубка шла на самой баррикаде.
Федул рубился рядом со Стасом, успевая выкрикивать короткие команды, которые исполнялись чуть ли не раньше, чем он их произносил.
Защитники рубились жестоко, хладнокровно и расчетливо.
Это были явно не наспех обученные фанатики, готовые умереть, но теряющие голову от ярости.
Хромого теснил высокий, гибкий, как тростник парень в хорошем легком доспехе. Рубился экономно и грязно. Но в какой-то момент подался вперед, когда Стас раскрылся, и попал под меч Федула, который рубанул его по шее.
Тело с разрублнной шеей сделало еще шаг и упало с телеги.
— Волжские, никак, — кивнул на тело Федул. Помог Стасу спуститься с баррикады, и они оба бросились за остальной группой.
Да, Стас тоже обратил внимание. Крепкий, но не новый доспех, очень расчетливая манера боя и готовность идти до конца. На Волге целые села — богатые и хмурые, жили закрытой от посторонних жизнью, готовя наемников. Очень дорогих, ведь они всегда выполняли договор до конца. В случае предательства соседи вырезали всю семью. В случае достойной смерти — заботились о семье, пока не подрастали те, кто брал заботу о родичах на себя. Если таких не было, то пока не умрет, в почёте и достатке, последний из рода.
Достойные крепкие противники.
Но — они всегда до последнего хранили жизнь нанимателей.
— Следить, куда они отступают! На плечах висеть, глаз не спускать! — заорал Стас, уверенный, что его услышат.
Услышали.
Насели, не дали закрыть дверь, забаррикадироваться. Хотя двое наемников стояли на крыльце насмерть, а третий быстро и метко стрелял, прикрывая отход товарищей.
Атакующие успели залечь, снайперы не давали стрелку поднять голову, и отчаянным натиском порубежники с иноками смяли заслон.
Стрелка убила Ниула, первой ворвавшаяся на крыльцо. Рысью прыгнула через перила и вогнала клинок в открывшуюся на долю секунды шею. Клинок глухо стукнул в пол.
Оставшихся двоих закололи копьями, но и умирая, они валились вперед, пытались дотянуться до врага, унести хоть кого-нибудь с собой.
Порубежники вышибли дверь и на плечах отступавших наемников ворвались в дом.
___***___
За Маришкой пришли сразу четверо. Двое отодвинули в сторону отца, прижали, не давая даже дернуться, один стоял в дверях, а самый высокий, по-доброму улыбаясь, взял девочку на руки.
— Пойдём, деточка, пора.
Маришка боялась, её бил озноб, в горле пересохло, комната плавала в какой-то мутной жиже и хотелось уйти. Пусть уносят, только не надо делать папе больно…
— Не волнуйся, с папой все будет хорошо, — улыбался ей высокий. — Ты его скоро снова увидишь. И захочешь его о многом спросить.
И он снова улыбнулся. На этот раз папе. Улыбнулся так, словно они с папой знали что-то такое, чего не знала она.
А мама даже не повернулась. Она так и лежала лицом к стене, и только сильнее натянула одеяло, завернулась в него с головой.
Это было очень обидно, но Маришка ничего не успела сказать.
Большие сильные люди унесли ее из комнаты.
____***____
Теперь Стеклянному Деду было хорошо. Он чувствовал, как из него исходит сила, сплетающаяся с силой других людей и чьей-то еще. Она все увеличивалась, и можно было больше не беспокоиться о стеклянных плоскостях что дробились и впивались острыми осколками в тело, а самое плохое, ранили голову, делали внутри больно и плохо.
Он растворялся в силе, чувствовал, как она растет, превращаясь в чашу, куда должно было излиться нечто. Что-то-то такое, за границами понимания, что-то больше всех миров и пространств. Оно шло из-за таких пределов, о которых не слышал никто в этом мире.
И несло с собой нечто Великое.
Нечто, настолько тёмное, что сердце замирало от страха, но страх этот был сладким и желанным, как запретная близость.
Что-то внутри еще сопротивлялось, но сладкий страх пересилил, и Стеклянный Дед сдался, растворился в потоке силы, стал частью огромной чаши, поднявшейся через миры и пространства, готовой принять в себя Гостя, всю его мощь и суть.
Чашу, основанием которой должна стать маленькая девочка с пересохшими потрескавшимися губами.
___***___
Сени пробили словно тараном, клубок жаркой рубки вкатился в квадратный зал со сводчатым потолком, из которого направо и налево вели короткие коридоры. В конце коридоров виднелись массивные двери.
Здесь схватились врукопашную. Хрипели, падали, оскальзываясь на крови. Валили врага, били засапожными ножами, душили, резали.
Ниула крутилась волчком, взлетала над копошащимися на полу телами, рубила, била, и все время следила за Иваном и Шаманом.
Сзади их прикрывали Стас и Федул.
Они не полезли напролом, вели вязальщиков по стене, обходя кровавое варево.
Иноки шли рядом, один из них отрешенно смотрел перед собой, отбивая удары, словно отмахиваясь от досаждающих мух. Второй прикрывал друга, рубился жестоко, пробивая дорогу свозь схватку.
Побратимы в мирах, такие же, как они с Иваном. И, судя по всему, как Шаман с Ниулой.
— Налево! — рыжеватый порубежник, кажется, Клим. Двое наемников отходили туда, оставшиеся сомкнулись, перегораживая коридор.
Схватка распалась, замерла.
Перемазанные кровью люди, тяжело дыша, устало смотрели друг на друга.
Семеро остались лежать на полу. Двое еще вздрагивали, остальные лежали неподвижно, и было понятно, что они уже никогда не встанут.
— Может, уйдёте? Добром отпустим, — прохрипел Федул.
Длинный мосластый мужик с перебитым носом пожал плечами,
— Сам знаешь, не можем.
— Знаю, — поудобнее перехватил тяжелый палаш Федул, — ну, извиняй.
Стас метнул топор.
Тяжелое лезвие ударило мосластого над ключицей, с хрустом перерубая кость, и мужик, нелепо раскинув руки, завалился на своих бойцов.
Порубежники бросились в атаку.
Схватка распалась на отдельные поединки, порубежники прорывали строй наёмников, прижимали противников к стенам, чтобы освободить проход Ивану и Якуту.
Держали насмерть, даже, получив нож в живот не выпускали, обхватывая убийцу руками, чтобы товарищ мог вогнать клинок в обездвиженного врага.
Изменение почувствовали все.
В Вечности что-то дрогнуло и оборвалось.
Ритуал начался.
___ ***___
Они все пришли.
Иван чувствовал каждого.
Лиса, что вился у ног, сыпал брызгами и тявкал.
Медведя, молча вставшего на задние лапы.
Шелест совиных крыл.
Светлые тени Предков, стоявших позади, будто крыла, уходящие вглубь времен.
Шепот тех, кто еще не родился, но уже готовился воплотиться в этом мире и сейчас пришел, чтобы замкнуть неразрывную цепь.
Он почти отключился от Явного мира, видел его прозрачными тенями, сейчас его битва была здесь, на облачной равнине тонких миров.
Здесь, где спускался из неимоверной дали черный хобот смерча, а навстречу ему поднималась черно-фиолетовая с малахитово-зелеными прожилками чаша.
Вокруг нее росла инеистая стена, источающая холод, который мог родиться только в самых дальних и темных областях Мироздания.
