Внутри ограды появилось движение. Что-то рождалось, готовилось проявиться.
Раздвигаясь, зазвенел лёд и появились они — те, кто пришел вместе с Гостем, его свита, охрана и стража.
Смерч ринулся вниз, к чаше.
___***___
Позади хрипели, возились, вскрикивали умирающие — Стас уже не обращал внимания, знал, что Федул прорвался вместе с ними и встал, перегородив проход.
Значит, можно быть спокойным.
Тяжелая дубовая дверь, покрытая обережными знаками — незнакомыми, похожими на следы лесных пауков по осени. Все же, те двое успели уйти и, наверняка, закрыли дверь накрепко. И сейчас ждут по ту сторону.
Хрново.
Дверь чуть слышно загудела, по тёмному дереву пополз морозный узор. Тоже — неправильно незнакомый, не бывает такого узора от доброго зимнего морозца.
Якут отдвинул вставших перед дверью, ладонями крепко уперся в широкие плашки и запел.
Белые ветви мороза застыли, потекли-закапали сероватой дурно пахнущей водой, знаки проступили яснее, и пропали.
Стас и один из иноков, не сговариваясь, обнялись, и с разгону впечатались в дверь.
Та неожиданно легко поддалась, осыпалсь трухой, и они, как были, в сцепке, вкатились в полный теней и оранжевых сполохов, подземный зал.
Глава 16. Чаша
В самом центре чуть поднимающегося над полом круглого постамента из тёмно-зеленого, похожего на малахит, камня стояло простое деревянное кресло.
Удобное, даже уютное, такому бы у окошка стоять, чтоб сидеть, да посматривать на сугробы за окном с чашкой крепкого горячего чая в руках.
Только сидевшая в кресле маленькая девочка в грязном синем платье, тяжело дышала, мотала головой, пытаясь отбросить со лба слипшиеся от пота прядки светлых, висящих сосульками, волос.
Гладкий каменный пол плавно поднимался, изогнутые стены уходили вверх и там сходились лепестками великанского злого тюльпана.
Этого зала просто не могло здесь быть, но он был, существовал и с каждой секундой проявлялся все отчетливей.
Впрочем, секунда, это очень, очень долго. Невыносимо долго, когда на тебя обрушивается тяжелый изогнутый клинок, а из теней выходит человек в черной шинели с серебристыми пуговицами и с рук его течет стужа.
Стас с трудом отбил удар, отскочил, уклонился от длинного выпада.
Закрутилась схватка, запела сталь, затрещал колдовской мороз, но над всеми звуками плыло, поглощая их. высокое, незаметное поначалу гудение, исходившее из верхушки зала-цветка.
В тонких мирах время течет не так, как в Яви. Это первое, что узнают те, кто может там бывать. Прежде всего, надо осознавать себя и там, и здесь, и уметь находиться сразу в двух временных потоках.
Самое странное, страшное и чудесное — время тонких миров может менять скорость.
оно то растягивается, и тогда там проходят заполненные событиями часы, а то и дни, а в Яви — и мгновение не ушло туда, куда они уходят. А то, наоборот, время превращается в вязкую золотистую смолу, в Яви проходят года, а там, в этом странно-чудесном где-то, которое даже знающие называют тонкими мирами, поскольку не знают других слов, великое мудрое существо, которому так хочется задать вопрос, лишь едва заметно повернуло голову.
Иван видел зал, заполненный колдовскими тенями, видел то, что скрывают эти тени, которые становились для него полупрозрачными сероватыми полотнищами, и позволял своему телу двигаться так, как оно считало нужным.
Он был совершенно уверен, что Стас всегда будет там, где это потребуется, он защитит и прикроет, пока это будет необходимо.
Не спрашивая, сколько будет длиться это “пока”.
Гудела вздымающаяся к небесам Многомирья колдовская чаша, хобот вихря погрузился в нее почти полностью, он вращался, обегал дно и стены чаши, что-то нащупывая, готовый ринуться вниз, воплотиться в Яви и навсегда изменить ее.
Слуги вихря стояли, воздев длинные нечеловечески гибкие руки и пели. Обрывки ткани, трепещущие на колдовском ветру, окутывали теля цвета грязного снега, запрокинутые головы с раскрытыми провалами ртов безглазо смотрели в закрытые черными тучами небеса.
Они пришли, чтобы засвидетельствовать воплощение своего Господина.
Лис, Медведь и филинрванулись к чаше.
Лис ударил лапами в грудь одного из существ и отлетел.
Существо даже не шелохнулось, оно просто не заметило нападения.
Лис рассерженно тявкнул, Иван запел Песню Небесной Битвы, и Медведь с Филином врезались в стену слуг.
Иван пел, наполняя духов-союзников своей силой, и Медведь рос, наливался тёмным свечением, его рёв сотрясал призрачную почву, и вихрь дрожал, все не мог нащупать ту единственную точку, которая связала бы его с Явью воплощения.
Песня-приветствие слуг тоже крепла, сливаясь с воем вихря, превращаясь в глубокое басовитое гудение, от которого мир начинал дрожать и мутнеть.
Там, глубоко в стылой толще морозного тумана, зашевелились высокие длинные тени и, перешагивая через головы слуг, навстречу вязальщикам вышли огромные четырехрукие существа. Их головы венчали острые изогнутые рога, лица их были прекрасны и равнодушны, ноги ступали тяжело и уверенно.
В руках они сжимали оружие странных нечеловеческих форм.
Девять Приближенных, шепнул кто-то в голове у Ивана.
Неуловимым движением один из Девятерых вспорол крыло спикировавшему на него филину, и птица, жалобно закричав, исчезла в синем пламени. Воспользовавшись заминкой, на великана навалился медведь, но тут же отлетел, мотая оскаленной косматой башкой.
Девятеро двинулись вперед, раскидывая духов-союзников.
От их поступи дрожала твердь миров, качались ветви Мирового Древа и содрогались планеты.
Иван почувствовал рядом чье-то присутствие.
Якут. Он стоял рядом такой же насмешливо-невозмутимый, как всегда, в распахнутом пиджаке. Руки засунул в карманы и с любопытством наблюдает за приближающимися великанами.
Из-за переливающегося синими волнами дальнего холма показался человек.
Иван узнал Григория, инока — ведуна.
Грозного, не ведающего пощады, воина.
Он вскинул руки и за его спиной возникло войско. Сомкнув щиты, воины слаженно двинулись на врага.
Их не смущало, что по сравнению с Девятерыми они выглядели карликами, не страшили грозные взмахи изогнутых клинков, каждый из которых находил свою жертву.
Они были неудержимы и полны древней силы. Они врезались в ближайшего из Девятерых и гигант зашатался.
Оступился.
Упал.
Исчез.
___***___
Ивана отшвырнуло к стене.
Стас принял на лезвие топора клинок, увел в сторону, присев, воткнул топор в ступню нападавшего. Отлетел носок добротного сапога, человек зашелся криком, упал, пытаясь дотянуться до искалеченной ноги, и Стас отрубил ему голову.
На несколько неимоверно долгих мгновений Иван целиком сосредоточил внимание на Яви.
В черных плавающих тенях кто-то был.
Двое у кресла, в котором сидит девочка.
Выпевают слова, не предназначенные для человеческого горла, головы трясутся, глаза закатились, видны синеватые белки, которые начинает заливать чернота.
Нет, это не они.
Кто же?
Проглядывает из теней человек в черном, от его ног расползается лютая стужа, один из успевших проскочить в зал порубежников неосторожно наступает и кричит от жгучей боли. Нога до колена превращается в замороженное бревно, парень дергается, замерзшая плоть со звоном разлетается на куски.
Неужели прошло всего несколько мгновений?
Второй инок закрывает своего напарника, отбивая удар майора Хацкого, появившегося словно из неоткуда. Лицо майора искажает досадливая гримаса, рот запятнан кровью, дышит он тяжело, но движения быстры и точны.
Он полностью подчинил свое тело разуму, и сейчас этот разум приказывает одно — убивать всех, кто встанет у него на пути.
Что-то невероятно быстрое бросается к Якуту, Ниула врезается во врага и они катятся по полу, пока клубок не распадается на два тела.
Одежда девушки исполосована, мочка уха висит на тонком лоскуте кожи.
