Стефан стал бы хозяином лавки, и потекла бы жизнь скучная, но спокойная и полная довольства. Только это не грело сердце Стефана, все мечталось о чем-то великом, и Зореслава — была как маяк на его пути. Она придавала смысл всем его усилиям, только с ней он не чувствовал себя пустым и одиноким.
В ее окнах в доме напротив появился свет. Он с надеждой посмотрел в большое окно, вдруг мелькнет знакомый силуэт. Там с отцом и теткой-приживалкой жила девушка его мечты. Отца Зореславы на рыночной площади все знали, уважали и побаивались. Они с дочерью занимали весь второй этаж.
Зореслава славилась красотой и легким нравом. Длинные ресницы скромно прикрывали искрящиеся смехом глаза. Светлые волосы отливали золотом на солнце, а весной на носу и румяных щечках высыпали игривые веснушки.
Они были знакомы с детства. Оборванцу Стефану не разрешалось подходить к нарядной девочке, но иногда Зореславе удавалось сбежать от тетки, и тогда они убегали за стену через потайную калитку, спускались вниз в предместье и чувствовали себя по-настоящему свободными. Вернее, это Зореслава наслаждалась свободой, Стефану же больше нравилось представлять себя рыцарем, сопровождающим даму сердца.
Уже тогда Стефан решил, что всегда будет любить и защищать Зореславу, а когда они вырастут, то непременно поженятся. У них будет большой дом и трое розовощеких детишек с веснушками как у Зореславы. Для этого нужны деньги и положение, и он их обязательно добьется. Тогда отец Зореславы уже не сможет отмахнуться от него, как от назойливой мухи, запрещая дочери даже смотреть в его сторону, они смогут говорить на равных.
В знакомых окнах никто не появился, зато из дверей вышла невысокая женская фигура, закутанная в черный плащ. Словно тень она проскользнула вдоль дома и быстро скрылась в соседнем проулке.
Это была Камила, жена мясника. Они с мужем поселились в доме напротив несколько лет назад, заняв правое крыло первого этажа. Муж Камилы, неопрятный расплывшийся детина с огромными волосатыми ручищами неистово ревновал жену, еще сохранившую былую красоту и стройность. Поэтому с соседями они общались мало. Детей у них не было. Ходили слухи, что муж еще и редкостный скупердяй, экономит каждую копейку и периодически бьет жену то ли за транжирство, то ли из ревности.
* * *
Следующий день начинался как обычно. Стефан открыл лавку, проверил все ли на своих местах, отчитал подсобного мальчишку за опоздание, и уже обслужил нескольких посетителей, когда по рыночной площади разлетелась печальная новость. Убили ростовщика Сумятина.
Старика нашли в переулке возле его же дома с перерезанным горлом. Кто-то выманил его в поздний час и зарезал. В этом не было сенсации, в городе нашлось бы не меньше десятка шальных голов, готовых зарезать Сумятина. Он не только ссужал деньги под безумные проценты, но и приторговывал чужими тайнами, шантажируя жертву сам или отдавая ее в руки других.
Потому врагов у него было много, только старик всегда был крайне осторожен, вечерами из дома не выходил, а порой нанимал охрану. А между тем, кто-то все же смог до него добраться. Вот только на груди мертвеца была вырезана пентаграмма в виде трех кругов и в центре крест, а это уже пахло нечистой силой и погаными ритуалами.
После смерти отца Стефан получил в наследство старую халупу и длинный список долгов, в основном Сумятину. Тот, несмотря на репутацию редкостного кровососа, отнесся к мальчику с состраданием, дав беспроцентную отсрочку. Сначала Стефан отрабатывал долг, выполняя мелкие поручения семейства, а как устроился работать в лавке, смог постепенно отдать всю сумму.
Весь день Стефан с горечью вспоминал старика. Бывало, прибежит он к Сумятину с очередным платежом, старик аккуратно деньги пересчитает, и давай парня уму разуму учить: «Самое важное в жизни — достаток и положение. Без денег ты кто? Букашка малая, каждый тебя раздавить и обидеть может. А с деньгами у тебя в руках власть и уважение, ты чужими судьбами играешь, а не они твоей». Стефан вздохнул: «Сколько у Сумятина денег было, а все равно они его от смерти не уберегли».
Так и ходил Стефан до вечера, размышляя об убийстве старика, пока не подоспела еще одна новость: из могилы поднялась ведьма. Посетители лавки наперебой обсуждали случившееся.
— Я своими глазами видел ту могилу за городом, там, где хоронят нехристей. Земля вздыблена, кусками вывернута, рваные полосы, как от когтей, словно что-то, вылезая, хваталось за края. Останки тела вокруг разбросаны, а головы нет, только серп в могиле и остался, — захлебываясь словами делился мастеровой.
— Говорят, когда она из земли вылезала, серп ее удержать пытался, в шею врезался, да голову и отрезал, — вторила ему жена каменщика, — так и пошла с отрезанной головой.
— Как же она пошла, без головы-то?
— А так. Дух ведьмы в любого вселиться может, если ее захоронить неправильно. И будет человек по свету бродить, управляемый нечистой силой.
— Все правильно они сделали. И серп на шею, и деревянный кол в грудь, и псалмы нужные прочитали. Да только видно ведьме очень нужно было по своим делам каким-то. Я и тогда говорил, и сейчас говорю: ведьм сжигать надо, чтобы только пепел и остался.
По городу поползли слухи, старики предсказывали недоброе, и, хотя могилу снова зарыли, нужные молитвы прочитали, а недоброе все же началось.
Трупы так и сыпались со всех сторон. Что ни день, то новая жертва. Одного пьяницу нашли мертвым у таверны, на следующий день другого у рыночной площади. Оба давно окоченевшие, но с пентаграммами на груди. Город охватила паника. Крестьянин с лошади упал, малец палец порезал, в соседнем селе корова сдохла, все приписывалось ведьме.
Горожане были так напуганы, что с закатом перестали выходить из дома. Улицы и таверны опустели, путешественники предпочитали объезжать город стороной, торговля встала.
На рыночной площади только и разговоров было, что про убийства и нечистую силу. Стефана разговоры о ведьме только злили. Хозяин их лавчонку освятил, иконы по углам развесил. Заходил теперь каждый день, только об убийствах и говорил. Сам трясся, и клиентов распугивал.
Стефан в ведьм не верил. Суеверия — от темноты душевной. Дремучие люди. И у таких-то он в услужении. Вот от чего он мрачнел день ото дня. Да еще и Зореслава отдалилась и словно бы избегала его.
* * *
В пятницу Стефан проснулся от пронзительных криков кухарки. Женщина истошно вопила во дворе, не замолкая. Накинув, что было под рукой, Стефан выбежал на улицу. Кухарка стояла над распластанным телом мужчины, выронив корзину
