Мурза как раз доел последний баклажан с блюда. Увидев жуткого посетителя, он рыгнул от изумления.
— Добрый день, уважаемый, — вежливо поздоровался манприс и пригвоздил кухонным ножом к косяку двери "черную метку". Вежливо кивнул: — До свидания… — и вышел вон.
Мурза несколько минут ошеломленно, не веря глазам своим, смотрел на "черную метку".
— Какая наглость… — наконец вымолвил он. Вскочив, он подбежал к двери, и тут разглядел, что это титульный лист его бессмертного творения. — О, Аллах! Какое варварство… — прошептал он побелевшими губами.
Главное достоинство истинного повелителя, это умение быстро брать себя в руки. Мурза вернулся на свое место, хлопнул в ладоши. Сейчас же, на ходу протирая заспанные глаза, вбежал Брык-Паша, вождь племени поприсов, и предводитель личной "Черной сотни" Мурзы.
— Что угодно повелителю? — брыкнувшись плашмя на пол, спросил он.
— Мне угодно знать, что это такое? — грозно колыхнув могучим животом, вопросил Мурза, протягивая в сторону двери указующий перст.
Не понимая, в чем дело, Брык-Паша поглядел на дверь, чуть не вывихнув при этом шею и, не сразу осознав весь ужас происшедшего, спокойно произнес:
— Черная метка…
— Я сам вижу, что не баклажан! Свирепо рявкнул Мурза
Предводитель "Черной сотни" с плачем пополз к Мурзе, вопя:
— Солнцеподобный! Клянусь, я отолью самое тяжелое слово… Я отолью слово самого большого калибра… Я убью его!
— Разумеется, ты убьешь его, — мгновенно успокоившись, милостиво произнес Мурза. — Иначе ты не будешь есть мои баклажаны из моего котла. Ты до конца жизни будешь кормиться сам, и кормить своего коня отбросами с моей кухни. Ты, конечно, знаешь, чья это работа?
— Не знаю, о, повелитель! Но я все равно убью его!
— Убей, убей… Только не промахнись, — уже благодушно проговорил Мурза. — Ты не хуже меня знаешь, как опасен раненый манприс.
— Так это его работа?!
— Больше некому. Хоть он и явился замаскированным женским чулком. Однако… — раздумчиво протяну Мурза, — еще не было случая, чтобы манприсы прятали свои лица. Чем мы и пользовались… Тем более это опасно, коли они переняли наши обычаи. — Мурза помолчал, пытаясь вспомнить, на ком он видел чулки с таким необычным, изящным узором, не вспомнив, продолжал: — Ты все же убей его на всякий случай. Ты знаешь, что получится, если он завоюет влияние, если к нему примкнут некоторые безответственные, так называемые, честные масы?
— Я знаю, знаю… О, повелитель!
— Пятка зачесалась, — зевнул Мурза.
Брык-Паша благоговейно снял с ноги повелителя туфлю, и принялся осторожно чесать его пятку. Подчиняясь высокому порыву души, перестал чесать, и начал с остервенением вылизывать ее. Вскоре давно не мытая пятка, зарозовела первозданной чистотой.
— Не эта… — слегка раздражаясь, проворчал Мурза.
Брык-Паша поспешно снял вторую туфлю, и с удвоенным рвением вылизал другую пятку.
Мурза постепенно обретал свое обычное спокойствие. Есть, есть еще люди, беззаветно преданные Великим Идеалам охраны чистоты и высоты Благородной Цели. Они не позволят захлестнуть ее мутным волнам посягательств всяких манприсов и тяготеющих к ним некоторых безответственных масов.
Вечером, после пира, окончательно обретший былое равновесие духа Мурза возлежал на своих пуховых подушках и размышлял о совершенно нетерпимом положении, сложившемся на некоторых пастбищах. О том была и его вступительная речь на пиру. Встретили ее восторженно, но никто не предложил конкретных мер для исправления положения. А дальше терпеть никак нельзя. Не в меру расплодившиеся зайцы, окончательно затерроризировали волков. Надо было как-то спасать несчастных хищников. Но, как?..
Вдруг медленно, без обычного скрипа, отворилась дверь, и вошли двое. Лица их скрывались под капроновыми чулками.
На ком же я видел эти чулки? — тоскливо подумал Мурза. Он уже понял — это конец.
Железные руки схватили его, перевернули, сложили пополам, поставили на четвереньки, грубо сорвали шаровары. Он ощутил, как в анальное отверстие туго входит что-то большое и холодное…
— Что это? — в ужасе прошептал он.
— Баклажан, — лаконично бросил один из террористов, связывая ему руки его же шароварами.
— А-а… — несколько успокоено протянул Мурза.
Воспользовавшись этим, один из террористов сунул ему в рот сушеный баклажан. После чего Мурзу вновь посадили на подушки.
Молчаливый террорист, который был пониже ростом, зажег спичку, закурил кальян, и той же спичкой поджег фитиль, тянущийся куда-то под Мурзу. Затянувшись ароматным дымом, он глумливо захохотал и пошел к выходу. За ним потянулся второй. Уже в дверях он кровожадно бросил через плечо:
— Я заставлю тебя видеть звезды!
Огонь деловито бежал по фитилю к объемистой заднице Мурзы, а он, не смея двинуться, заворожено глядел на него. Наконец сообразил:
— Так это не баклажан?! Это бомба!
Но было уже поздно. Огонек нырнул под зад, послышалось адское шипение, потом ужасающий грохот, и несчастный властитель, пробив головой крышу юрты, взвился ввысь. Земля провалилась вниз, вокруг распахнулась бескрайняя, бездонная, полная света и ветра пустыня неба. Несмотря на свет, вокруг Мурзы величественно и гордо засияли звезды. Их лучи слепили, кололи глаза, тело, мозг, будили неведомые желания. Вдруг Мурза ощутил никогда раньше не испытанную тягу к полету:
— Как, без высочайшего повеления Центрального Султаната?! — в ужасе прошептал он, проглотив кляп от изумления.
Он всегда считал, что затмевает звезды своим сиянием. Но звезды вокруг сияли нагло и заносчиво, не обращая на него никакого внимания. Он посмотрел вниз, и ужас его дошел до предела. На земле он не смог разглядеть своей юрты. На бескрайних пастбищах стояло множество юрт, и, наверное, его юрта была всего лишь одной из многих, но не самой большой. И тогда он принялся бороться с просыпающейся тягой к полету. Еле-еле ему удалось с ней справиться. Вскоре он неподвижно повис в небе, а потом все быстрее и быстрее начал опускаться вниз. Наконец он увидел под собой юрту, и с облегчением пробив крышу, низринулся на чье-то мягкое ложе.
Не успел он опомниться, как услышал рассерженный голос Шахини:
— Как посмел ты, о червь земной, летать без высочайшего повеления? Как посмел ты свалиться на мое ложе, да еще в таком виде?
Мурза, барахтаясь среди мягких подушек, запричитал:
— О, повелительница! Пощади! Не по своей воле поднялся я в небо. Проклятые террористы отправили меня в полет… Страшно… Как страшно там, в небе! Защити, великая!.. — он заплакал.
