Ознакомительная версия.
Но, тем не менее, Хохряков, еще долгие пять лет перебивался на ближней к его родному дому чужбине и не желал возвращаться в родительский дом. К тому же, он знал о том, как после его непредсказуемого поступка на него обижен отец.
Изредка он писал домой и обязательно поздравлял родителей с днями их рождений. Они у него были не в том возрасте, чтобы вызывать постоянные мысли о его, сыновней помощи. Поэтому Петр считал, что спрашивать разрешения у отца с матерью на свой очередной переезд, на этот раз, намного дальше от родного порога, тоже, как и в первый, совсем не стоило.
Главного «сдерживающего фактора» для такого резкого изменения в своей жизни Хохряков тоже не имел. Точнее, у него была девушка, которую он иногда называл не иначе, как «моя невеста». Но значительно чаще Людмила от него слышала о себе только, как о «подружке».
Почему так выходило, что он до сих пор оставался без постоянного женского контроля, Петр серьезно не задумывался, а только отмахивался от подобных мыслей, словно, от назойливого насекомого.
Своего жилья в этом городке у него так и не появилось. Все его имущество умещалось в двух дорожных сумках. Денежными суммами Петр тоже не был обременен. Эту неделю перед отъездом на новое место Хохряков был занят только тем, что зарабатывал деньги на дорогу и на первое время проживания в новом городе, в котором у него не было не единого родственника или, хотя бы, знакомого. Ведь, вопрос о выплате аванса он с Сергеем Сергеевичем так и не обсудил…
Работа на новом месте была действительно не тяжелая. Кроме того, что Петр «рулил» по указанию Сергея Сергеевича его тяжелый «Мерседес – кубик» [7] по всей стране и, даже, в ближнее зарубежье, Хохрякову приходилось, правда, очень редко, устранять серьезные и не очень неполадки в новых автомобилях, пригнанных из-за океана и, реже, из Европы.
Все это оплачивалось по барски. Без одной четверти тысяча долларов дополнялась, так называемыми, «квартирными» в размере трех сотен, из которых Петр реально за жилье тратил только треть. В сравнении с пятидесятью условных единиц, получаемых в Коростышеве, эта, без полтинника тысяча, была, по его мнению, фантастической суммой, ради которой он был готов делать все, и не только то, что делал до сих пор. А, ведь, он еще и хорошо помнил, что в перспективе его ждет еще большая хозяйская денежная благодарность.
В силу своего природного ума Хохряков догадывался о том, что ему не стоит фиксировать в своей памяти лица всех тех, с кем в великом множестве во время поездок встречался его шеф. Еще он не хотел фокусировать свое внимание на хозяйских проблемах, которых, судя по всему, у Сергея Сергеевича тоже хватало с лихвой.
Чего только стоит их отрыв в мае месяце от братвы из Брянска! Кто кого именно тогда «кинул», Хохрякову не было понятным до сих пор. Только тогда Сергей Сергеевич чуть не вырвал в своем последнем прыжке дверную ручку, садясь в автомобиль, в котором, в течение всех трехчасовых переговоров, по его же приказу не выключался двигатель. И правильное было решение!
Тогда они ушли по лесной просеке только благодаря повышенной проходимости их «Мерседеса» G – класса и еще, если быть не совсем скромным, его, Петиному водительскому мастерству…
Их тогда, просто, загоняли как диких зверей. Методично и без единого шанса на спасение. Как волков. С помощью флажков, в виде купленных ментов на дорогах а, главное, катившем сзади них и периодически постреливавшем поверх крыши их автомобиля из крупнокалиберного пулемета, настоящего, воинского, в разноцветных пятнах камуфляжа БТэРа! [8]
Загоняли вначале по основной в этом месте трассе «Москва – Симферополь», затем по второстепенной и, в конце концов, по проселочной в обыкновенном, хвойном лесу.
Все это можно было бы закончить значительно раньше, если бы не огромное желание Сергея Сергеевича не сдаваться любой ценой. И чем более возрастали ожесточение и озлобленность догонявших, тем более возрастала любовь к жизни у сидящего в эти критические минуты на заднем сидении, Колиушко:
– Давай, Петечка! Придумай что-нибудь! Ну!!! Отбатрачу, родненький!!! Если вырвемся, я твои руки целовать буду!!! Давай!!! – орал в истерике Сергей Сергеевич и прижимал все свое тело почти до пола при очередном раскате пулемета.
На этом бездорожье, укорачивающем и без того призрачные их шансы перед четырех мостовым броневиком преследователей, Хохрякова тоже стали посещать нерадостные мысли. Но, часто вспоминая тот случай, Петр в который раз ощущал, что он спасал в те минуты не только самого себя. Но еще и ставшего в те минуты очень своим, правда, сильно изменившегося, и даже до полной неузнаваемости, Сергея Сергеевича. И старался выбраться из передряги не за услышанные от него очередные обещания всевозможных, земных благ, а за свои жизненные правила, по своему содержанию очень схожие с библейскими заповедями.
От бесчисленных толстых и тонких сосновых стволов под колесами казалось, что оба моста их внедорожника должны уже давно оторваться с мясом! Вдобавок, что-то случилось с гидроусилителем руля и теперь, последний десяток километров по этой лесной просеке Петру приходилось удерживать рулевое колесо на пределе физических сил всего его тела, и не только рук и плечей! Выискивая еле различимые, на бешеной скорости, лазейки в этом буреломе, Хохрякову приходилось упираться и обеими ногами в пол, чтобы удержать передние, с заблокированным дифференциалом, колеса этого, становившегося с каждым пройденным десятком метров, развалюхой четырехтонного «немца», в нужном направлении.
Мысли о том, как выбираться из этого, уже становившемся настоящим капканом, лабиринта у него не было. Точнее, в его голове в те минуты вообще не было никаких мыслей! Он тогда только рулил.
До того момента, когда в конце открывшегося коридора он не увидел высоко над землей зависший на своих ветвях ствол. Хохряков удивился сам, как четко и контрастно он сумел рассмотреть каждую хвоинку на тех, стремительно приближающихся ветвях! Перегородившая единственный путь к их отступлению толстенная сосна росла с каждой секундой, и Петр был занят только одним: попыткой угадать, пройдет ли под ней их машина. Пытаться уйти в сторону, было невозможно. Густой лес подпирал просеку плотной и непроходимой, даже для тяжелого танка, сплошной стеной частокола стволов. Но так, как иного пути для бегства от очень серьезных, как по технической поддержке, так и по намерениям, подтверждаемым периодическим постреливанием, в последние минуты уже очень короткими, очередями, преследователей у них не было, на всякий случай, он спросил у Колиушко:
– Вы не против?
Услышав вместо ответа позади себя одно тяжелое сопение, он закончил свой вопрос:
– Тогда пригните, пожалуйста, свою голову, Сергей Сергеевич!
И сам, продолжая давить ногой на правую крайнюю педаль, только прикинул приблизительный вектор их движения на оставшиеся до кажущейся непреодолимой преграды полсотни метров. Еще тогда Петр сполз со своего кресла почти на самый пол, оставив свои руки, без преувеличения, как расправленные крылья, на рулевом колесе и, прося у Господа Бога, если он есть на самом деле, силы удержать, этот мокрый от его пота обшитый кожей круг, в нужном направлении.
Грохот отдираемой от кузова автомобиля на скорости всей, без остатка, крыши был ужасен! Когда раздался этот треск, Петр даже не обратил внимания на боль, обжегшую обе кисти его рук. Уже спустя несколько мгновений, когда в салон, точнее то, что от него осталось, ворвался свежий весенний ветер, перенасыщенный запахом хвои, Петр, все еще остающийся на полу, ощутил, как сверху на его лицо упало несколько теплых и липких капель, вслед за чем он ощутил, наконец, то, что с его руками что-то случилось.
Одновременно понимая своим подсознанием об удачном проезде под тем стволом, Хохряков стал медленно выбираться наверх, к ветру. Сразу после того, как он определил степень тяжести повреждений своих рук шершавым стволом злополучного дерева или отскочившего, как гильотина, лобового стекла, оглянулся назад. Там, под сидением он увидел того, ради которого почти не остался инвалидом, ведь все его пальцы были стесаны в один миг, словно рашпилем до самих костей!
И только потом он стал смотреть еще дальше назад, туда, где по его предположениям должны были быть их преследователи.
Вначале Петру показалось, что он ошибся. Еще через несколько минут он впервые за несколько часов бешеной гонки, ослабил давление на педаль акселератора. А еще через мгновение, чтобы убедиться в увиденном окончательно, и не считать открывшуюся перед его взором картину наваждением или миражом, выставил кулису переключения скоростей в нейтральное положение.
Только тогда, когда автомобиль остановился, из-под заднего сидения стал выбираться Колиушко. Бледность его перекошенного от грозящего ужаса лица отливалась синевой. Долго заикаясь пересохшим ртом, он, наконец, прошамкал:
Ознакомительная версия.
