— Что вы себе позволяете?!
— Просто сижу. Или у вас запрещено? — Возможно, если бы меня так не злило показное превосходство, которое сквозило здесь буквально во всём и во всех, я бы не наглела, села в кресло там, где оно стояло, и завела бы вежливую беседу — как и планировала. Но увы, мне теперь просто необходимо было как-то спустить пар. — Я к вам по личному делу, господин секретарь. Меня Эстина зовут, а вас?
— Передвиньте кресло на место, — деревянным голосом сказал секретарь.
— Неохота кричать через полкомнаты. Так вы не хотите представиться? Что ж, понимаю. Какое значение имеет имя, если вы секретарь Библиотечного Дворца? Вам позволительно то, что непозволительно простым смертным. Например, слишком много свободного времени в течение рабочего дня. Можно читать редкие издания поэмы Слаффу… — Я многозначительно покосилась на корешок книги, одной из немногих в лежавшей перед ним стопке. На корешке стоял цеховой знак книжной мануфактуры, уничтоженной около двухсот лет назад. — Или, например, распивать травяные отвары с шиповником.
Острое недовольство на лице секретаря тут же сменилась удивлением. Он настолько стал похож на обычного человека, что я немного остыла.
— Той девушки, которая всегда носила с собой в полотняных мешочках любимые штарбуртские сборы, больше нет в живых, — сказала я. — Она убита. Вы ведь её помните, не так ли? Её звали Аргелла. Она писала диплом о влиянии магической силы на сознание мага.
Секретарь молчал. Смотрел на меня, непонимающе хлопал глазами. Руки, раньше сцепленные в замок, теперь начали теребить одна другую. Но недолго — скоро секретарь снова их стиснул, ещё крепче, чем раньше.
Я нетерпеливо наклонилась к нему:
— Ну же, я знаю, что у всех, кто здесь работает, превосходная память. Вспомните, пожалуйста. Какие книги она брала, с кем общалась?
В лице секретаря что-то неуловимо изменилось.
— Уж не обвиняете ли вы в чём-то Библиотечный Дворец?
Не удержавшись, я скрипнула зубами. Обычное дело — когда пытаешься восстановить картину событий, из десяти опрошенных человек хорошо, если хотя бы один не решит, что его в чём-то обвиняют.
— Я никого не обвиняю. Мне просто нужна информация. Максимум информации. Чем полнее я увижу, что окружало Аргеллу за несколько дней до её смерти, тем легче будет найти недостающий фрагмент головоломки… пожалуйста.
— Но я не имею права разглашать…
— Да это всего лишь диплом, студенческая работа! — не выдержала я. — Какие тут могут быть тайны?!
Секретарь раздражённо поморщился. Он не смотрел на меня, и весь его вид говорил о том, что он хочет избавиться от назойливой посетительницы как можно скорее.
— Люди, которые здесь работают — тайны. Книги, которые хранит Библиотечный Дворец — ещё большие тайны. Ваша подруга, госпожа Эстина, была лучшей на курсе, только поэтому ей позволили коснуться страниц некоторых древнейших летописей… Только поэтому ей вообще позволили разрабатывать такую тему.
Он действительно помнил слишком много, и даже не хотел притворяться, будто это не так. Но я сразу поняла: нечего и думать выудить из него хоть крупицу этих ужасающе секретных сведений, будь они неладны.
Я, может, всё-таки попыталась бы, но тут внезапно откуда-то сверху донеслись возгласы. Сначала неразборчивые, а потом — после скрипа дверных петель — отчётливые:
— Нет, это невозможно! Третьи сутки, я не вынесу! Гарток!!
Последний вопль прозвучал так громко, что эхо разнеслось на весь дворец. С грохотом захлопнулась какая-то дверь наверху.
Я откинулась на спинку кресла и задрала голову. Вниз по лестнице бежала женщина.
— Гарток, это немыслимо! Третьи сутки… Третьи сутки, а он как в воду канул… Ох, не приведи Творец…
Появившись в приёмной, женщина испуганно посмотрела на потолок, словно там и сидел Творец, и отчаянно зашептала молитву. Я скрипнула зубами. За свою жизнь я так и не определилась, верю я в Творца или нет. Доказательств его существования я не видела, но не видела доказательств и обратного, поэтому допускала оба варианта. Эта неопределённость раздражала меня, как и любая другая, а также раздражало всё, что было с ней связано — например, вид молящегося человека.
Низенькая, темноволосая, с маленьким, раскрасневшимся лицом, незнакомка ужасно не подходила к строгой чопорной обстановке Библиотечного Дворца. Тот балахон, который здесь, по-видимому, было предписано носить всем, смотрелся на ней почти комично.
— Гарток! Ну пожалуйста, сделай что-нибудь!
Её умоляющий взгляд будто не произвёл на секретаря особого эффекта. Он опустил голову, вздохнул и сухо ответил:
— Баура ищут по всему дворцу, Лайги. — Ладони его снова стиснули одна другую. — Он не иголка, найдётся…
— Как ты можешь так говорить о собственном сыне?! — Из глаз Лайги полились слёзы. — Тебе что, настолько всё равно? Сначала ты соглашаешься, чтобы он участвовал в этом дурацком эксперименте, а теперь…
— Лайги…
Я снова перевела глаза на секретаря, и увидела, что тот выглядит почти жалко. Пропажа ребёнка — это явно не то, что нужно обсуждать в приёмной Библиотечного Дворца, да ещё при посторонних. Наверное, наличие семьи и детей у работников этого достойного заведения — тоже какая-нибудь смертельная тайна.
Особенно если эти дети участвуют в каких-то экспериментах.
— Лайги, пожалуйста. Они делают всё возможное. Прошу.
Только сейчас, услышав эти отрывистые фразы, я сообразила, в каком напряжении находится этот человек. Всё то время, пока я пыталась его разговорить, он думал о пропавшем сыне. А перед этим читал книжку, чтобы отвлечься. Ему не положено обнаруживать свои эмоции при посетителях, поэтому он сдерживал свои руки, боясь, что они задрожат.
— Вызови полицию… — плачущим голосом взмолилась Лайги. — Я чувствую, с Бау что-то случилось… Пожалуйста, Гарток…
— Прошу меня простить. Отлучусь на минуту.
Он поднялся — высокий, неестественно прямой, почти негнущийся — обошёл стол. Взял жену за руку и повёл из комнаты, шёпотом пытаясь ей что-то втолковать.
— Но я не верю… — протестовала Лайги, уже вполголоса. — Они ничего не делают… они…
— Прошу прощения, — громко сказала я.
Остановившись, секретарь посмотрел на меня почти с ненавистью. Лайги не смотрела вообще: уткнувшись лбом в его плечо, она всхлипывала и продолжала умолять мужа вызвать полицию.
— Могу я узнать, где ребёнка видели в последний раз?
— Какое ваше дело… — начал шипеть секретарь, но я обращалась не к нему.
Женщина так удивилась вопросу от незнакомой посетительницы, что перестала всхлипывать.
— Сложно сказать… Он был в своей комнате, в соседней башне, потом я отправила его к Гартоку… Было время обеда, а мы никогда не едим в общей столовой. Баур его позвал, но сам на обед так и не пришёл…
— Стало быть, последнее место — эта комната? — уточнила я.
— Он при мне выходил отсюда, — процедил секретарь. — Я не мог сразу бросить работу, и сказал, что приду попозже…
— Стало быть, эта комната, — повторила я и полезла во внутренний карман плаща. Он был надёжно застёгнут, и лежавший в нём детектор магических следов никуда не делся. Я очень надеялась, что речная вода, в которой мне пришлось искупаться, не повредила ему — иначе я упустила бы подвернувшийся мне шанс безвозвратно.
Повезло. Круглый, как большая таблетка, детектор, лежавший посреди моей ладони, засветился не мирным зелёным цветом, а ярко-оранжевым, почти красным.
Так я и думала. Здесь всё было буквально пропитано магией — было бы странно, если бы прибор не среагировал.
Второй раз за сегодняшний день я извлекла из ножен кинжал. Второй раз у меня похолодели ладони и замерло сердце. Но теперь я не собиралась играть роль могучей волшебницы — я намеревалась использовать кинжал на самом деле. Прекрасно зная, к чему это приведёт.
О каждом активированном кинжале становится известно в руководстве Гильдии. Кто, где — они узнают об этом через секунду после того, как член Гильдии ударяет ладонью по торцу рукоятки. Не знаю, каким образом им это становится известным. Говорят, что в кабинете Главы есть огромная карта, созданная в Белых Часах — возможно, всё дело в ней. Как бы там ни было, активируя кинжал, я заявляла о себе во весь голос. Оставалось ждать письмоносца. Или конвой.
