пляску лунных лучей. Холодные струи облизывают его плечи, щекочут босые ноги. Светлые волосы перевиты серебром луны. И капли лунного света падают с длинных ресниц. Будто человек плачет.
Но он не плачет.
Губы у него сомкнуты и он словно бы чуть-чуть улыбается чему-то, что видит внутри, в себе. И, не выходя из-под летящей с ветвей воды, он делает плавный жест. Поднимая руку, пропуская сквозь пальцы тугие потоки. Роднясь с ними.
Вторая рука поднимается, рисуя замысловатый узор — брызгами воды и лунного света. Длинные пальцы — и косы ивы как их продолжение. Перекаты гладкой кожи на расслабленных плечах. Он слегка покачивается, лаская струи воды, словно вбирая в себя окружающий мир каждым жестом — и течёт, течёт вместе с дождём Плакуньи, завораживая, гипнотизируя…
Танец змеи, Гриз. Ничего больше.
Если закрыть глаза, легко оторваться.
Она разрывает мгновенной тьмой под веками магию лунного света. Ныряет за собственные стены, прочь от игр гроздевиков и искушающего шелеста воды.
Вдох неровный, потому что она бежала сюда, конечно. Губы не пересохли — обветрились. А солоны от запаха весны.
Она собирается нырнуть в заросли зелени, когда Рихард Нэйш поворачивает голову в её сторону. И открывает глаза.
— Добрый вечер.
Ловушка захлопнулась.
И бежать поздно, потому что она знает, как будет истолковано это бегство. И потому что это глупо. Потому что она старается не избегать…
— Что-то случилось? Какое-то дело?
Дело. Застегнуть верхние пуговицы рубашки, — думает Гриз, пытаясь выдержать его взгляд. Невинный, и потому в сотню раз более пугающий, чем обычно. Пуговицы. Какого вира я их на бегу расстегнула⁈
— Просто не знала, что ты здесь. Не хотела мешать. Продолжай свою… тренировку.
— Я закончил, — он делает пару шагов, выходя из-под воды совсем. Мокрый насквозь и в коротких чёрных кальсонах. — Небольшая медитация. Некий сорт упражнений, помогающих блюсти… вечное равновесие.
Вечное равновесие, да… Чёртовы пуговицы рубашки. Гриз бездумно следит за частой весенней капелью. С мокрых светлых прядей — по облитым лунным соком плечу…
— Весенние упражнения?
— Постоянные упражнения. Весна не имеет особенного значения… если, конечно, ты не варг. Трудное время, аталия?
Трудное время. Клятые устранители вырастают, где их не ждёшь. В недопустимом минимуме одежды. Облитые водой и чем-то лунно-сливочным. Будто десерт в блёстках из света гроздевиков.
— Время проводов. Ты знаешь.
— Знаю не только это.
Голос Нэйша журчит, сливаясь с рыданиями Плакуньи.
— Весна и варги, не так ли? Весенние тропы, весеннее безумие. Когда так чувствителен, что постоянно слит с живой природой, трудно не почувствовать пробуждение соков. Не ощутить то, что хотят вокруг тебя все. Время голода, разве не так, аталия? Кажется, у варгов оно нелюбимо. Можно совершить что-нибудь опрометчивое.
Можно. Совершить. Капли поблёскивают на его груди алмазной россыпью, тихонько катятся вниз. Насмехаются.
— Отшельникам-варгам проще: можно просто пережить… или уйти в отдалённые места, где животных меньше. А как с этим справляются в общинах? Зельями? Усталостью. Впрочем, некоторые предпочитают простой и приятный способ…
— С каких пор ты так много знаешь о варгах?
— Я много знаю о тебе, аталия. Например — что прошлой весной ты не стремилась сюда. И, кажется, позапрошлой тоже? Остаётся представить, что ты нашла другое средство.
Гриз кажется, что воздух вскипает вокруг. Запекается багряным на щеках. «Вспомни, аталия, вспомни», — дразнит её улыбка Нэйша, а огоньки светлячков выплясывают на его плечах… как тогда. Как перед тем.
— Не люблю жить прошлым. И тебе не советую. Знаешь, найди себе кого-нибудь, чтобы поменьше… медитировать и предаваться воспоминаниям.
Он чуть-чуть щурится, словно ловя её в прицел… дважды за ночь в капкан, Гриз, да что ж такое.
— Отличный совет. С удовольствием ему последую. К тому же есть хороший пример, а впрочем… что ты в таком случае делаешь здесь? Неужели мальчик…
— Нэйш.
— … не справляется? Брось, аталия, это естественно — едва ли у него богатый опыт. К тому же стеснение, всё это… знаешь — воспитание, община, кодексы… Может быть, ему просто требуется немного времени.
— Заткнись.
— Может быть, чуть больше чуткости или несколько шагов навстречу. Думаю, ты ведь достаточно опытна, чтобы его направить. Или его нужно немного подтолкнуть? Толика ревности…
— Если ты продолжишь — я возьмусь за кнут. А по воде скортокс жалит больно. Особенно по голой коже.
— И куда направишь удар? Шея? Грудь? Ниже?
Узкие бёдра, облепленные чёрной тканью, сухие икры, привычные к бегу, Гриз, ч-чёрт, ты опять соскальзываешь, вернись уже вверх, к ухмылке.
— Не то чтобы я не рассматривал комбинацию тебя, кнута и отсутствия одежды…
— Чокнутый извращенец.
Нэйш жмёт плечами, как бы говоря: «Может быть».
— Ты, кажется, хотела искупаться? Я не буду мешать.
Ухмыляется гостеприимно. И не делает ни движения к собственной одежде, сложенной на широкой ивовой ветви.
— Ты сбил мне настрой. Собираешься одеться или в таком виде вернёшься в питомник?
Устранитель раздумывает несколько секунд. Окидывая себя взглядом и недоумевая — что не так в его виде?
— Ты права. Нужно что-нибудь набросить. Не видела полотенце? Я, вроде бы, брал.
Полотенце висит с другой стороны и на другом дереве. Гриз указывает на него раздражённым кивком. Нужно всё-таки сделать с трижды клятыми пуговицами. Под взглядом Нэйша и без того хочется с ног до головы в мешок закутаться. Но когда взгляд мимоходом соскальзывает в разрез рубахи — ощущение горячего, влажного — почти телесно.
— Извини, что нарушил твои планы, — он стряхивает с полотенца светляков, закидывает на плечо. — Ухожу — у меня патруль сегодня, так что ты можешь…
— Переживу, — ледяные воды Плакуньи нужны как никогда, но не тогда, когда по лесу разгуливает Нэйш в патруле. И воздух кипит от жаркой памяти. — По патрулю отчитаешься утром.
Она не смотрит больше — отворачивается и почти уже ныряет в прохладную ивовую листву. Но голос Нэйша нагоняет и там.
— Аталия. Всегда к твоим услугам.
* * *
Провожаниям на сегодня конец. Слишком мало сил. Слишком велика возможность наткнуться на… патрульного.
И гибкая фигура в плену вод стоит перед глазами слишком ясно. Рассыпается веером, сотней бесстыжих ярмарочных карточек. Одна соблазнительнее другой.
А в крови плавает мятное зелье в устрашающем количестве.
Гриз бредёт назад медленно, стряхивая с ресниц одурь. В холодящем тумане зелья. Чуждая зелёным тропам весны. Не желающая их слушать… видеть… Ощущать.
Ночные разливы пения. Кованные из серебра трели
