кидает она, когда я её отыскиваю в вольере у керберихи, которую резал Нэйш. Кербериха постанывает и поскуливает. Под пропитанными зельями бинтами на месте левой задней лапы виднеется культя. А Хмурая Личность Мел выслушивает, как я поясняю — так и так, мол, теперь я вроде как «язык» и буду у неё проходить какое-то там обучение.
На физиономии у неё такое отвращение, будто я последние лет пять хожу за ней по пятам и целенаправленно гажу. Это здорово сбивает с толку, так что я только минут через пять вспоминаю, что не представилась.
— А, да. Я Кани. В смысле, Кани Тривири. Люто рада знако…
Следопытка фыркает и вылетает из загона. Меряет меня мрачным взглядом.
— Дочка Пухлика, да?
Этой-то кто натрепал — Нэйш или Гриз? Решаю прикинуться совсем тупенькой:
— Какой-такой Пухлик?
Мел закатывает глаза так, будто очевиднее ничего в Кайетте не бывает. С Рифов трудно бежать. Хромого Министра ненавидит его жёнушка. Кани Тривири — дочь Лайла Гроски.
— Да вы даже кряхтите одинаково!
Это чтобы меня добить. Добить почти получается, но я ещё пытаюсь:
— Тут такое дело. В общем, он пока не знает. Я вроде как не говорила, кто я — и можно попросить тебя ему пока тоже не говор…
— Мантикоры печёнка, да плевать мне, кому ты родня! Завтра сюда с рассветом. Волосы подобрать, чтоб не лезли, никаких лишних побрякушек, перчатки на складе возьмёшь, куртки там же. Будешь шататься тут одна — руки в клетки не совать…
Следопытка ещё что-то несёт насчёт правил, только я-то вообще не слушаю всё, что похоже на инструкции «Как не свихнуть себе шею». Особенно если их ещё сообщают таким тоном. Но я киваю — мне не жалко. Интересно, если подложить к плотоядным какую-нибудь здоровущую кость и запричитать, что это вольерному не повезло…
Обратно к «Ковчежцу» бреду вся в Глубоких Раздумьях. Не только придумываю розыгрыши, хотя и это тоже немножко. Печалюсь насчёт самого крутецкого. Какая тайна, если получается, что тут все уже знают?
Даже нойя несётся ко мне с великой многозначительностью на лице. Сейчас начнёт мне сообщать, кто я есть.
— Сладенькая, где же ты пропадаешь? Ай-яй, всюду тебя ищу — надо заселиться, всё тебе показать, зелья выдать, напоить чаем, да-да-да? Не смущайся, Лайл просил позаботиться о тебе, и я точно знаю — почему…
— Валяйте, начинайте тоже: «Я знаю, что ты дочь Лайла Гроски»…
— А у Лайла есть дочь? — она вскидывает брови и озадаченно стучит пальцем по носу. — А, да-да-да, он как-то что-то говорил мне, да я позабыла… Нет, он сказал, что ты мне понравишься — нойя любят огонь, красавица, и любят огненных людей! Почему же он не сказал, что ты ему дочь? О, он не знает, не так ли? Тайны нойя тоже любят — пойдём, пойдём, попробуешь моего имбирного печенья и расскажешь всё-всё…
Сдаётся мне, этот чокнутый «Ковчежец» с его ушибленными на разные вкусы обитателями кто-то в небесах придумал прямо-таки для меня.
'…и берегитесь, ибо Время Соков — опасное время,
когда прирастает не только добро,
но и зло, и обнажаются тайные страсти, что
прежде таились подо льдом…'
Королева Трозольдиа. «Поучение юным»
ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ
Весна — время тепла и соков. Шелеста возрождённой листвы. Одуряющих ароматов. Птичий трелей. Песен и игр.
Прощаний.
Гриз Арделл прощается по вечерам. Перед уходом на ночные дежурства.
Отпускает одного за другим тех, кому повезло.
Трёхглавый кербер, ослабевший после капкана. Шумная и говорливая гарпия-бескрылка Болтуша. Мелкая грифониха Рози, отбившаяся от стаи и угодившая в ловушку по любопытству.
Она уводит их по тропам весны.
Зелёные тропы теплы и пахнут остро и дурманно, — пряным весельем, свободой от оков зимы.
И звери внемлют зову весенних троп. Волнуются и поглядывают на Гриз Арделл, которая тихо ступает рядом.
Она не умеет петь так, как Аманда. Но внутри зверей она умеет петь очень хорошо.
Огромная стимфа с тихо звенящими сияющими перьями. Три порыкивающих игольчатых волка из одного помёта. Заболевший медовый алапард, купленный на ярмарке. Во всех она вливает песнь прощания, ступая рядом с ними по вечерам.
В песне расстилаются луга, воздвигаются горы и холмы, и льются реки, и поднимаются леса и рощи. Песня уводит вглубь королевского питомника — и просит идти дальше, туда, куда позовёт весна.
«Иди на север, к душистым долинам Элейса», — шепчет песня бронзовому единорогу Алатерну. Того на ярмарку привёл жестокий хозяин.
«Ступай на запад, в густые Тильвийские леса», — напевает Гриз яприлихе Тыковке, отъевшейся после зимы.
«Ты можешь пойти на юг, к холмам и рощам», — поёт она огненному лису Эвальду, а тот ехидно ухмыляется в ответ — и как хитрюга попал в капкан?
Мел терпеть не может проводы — слишком привязывается к животным. Потому она и Йолла балуют зверей за сутки перед уходом: накладывают любимой еды, чешут уши и бока, играют. После проходит ночь. И день, когда животное живёт как обычно.
Вечером в клетку или в загон входит Гриз Арделл. Касается разума зверя. И зелень в её глазах поднимается и прорастает внутрь, соединяя варга и бестию.
«Пора, — шепчет зелень. — Это будет теперь. Помнишь, я обещала тебе, что скоро будет свобода? И тропы, и запахи. Пойдём».
И потом они идут бок о бок, в единении сознаний, и глядят на весну вместе в последний раз. Гриз — и те, кому повезло покинуть питомник первым путём. Исцелённые, откормившиеся, успокоенные.
Растерявшая щитовиков с панциря мантикора. Сломавшая ногу в охотничьей яме серная коза. Прыгающие шнырки, меняющие цвет.
Этой весной прощаний много.
Гриз доводит зверей до границы артефактов — там, где заканчивается лес питомника и начинается королевский заповедник. Лес здесь резко расходится в разные стороны, и троп становится больше — можно выбрать любую.
И всегда одно в конце. Лёгкое касание — не руки, чтобы не оставить запах: мысли, только мысли. Непременное напутствие — избегать людей, и селений, и мест, где есть человеческие запахи, следы и ловушки.
Не играть там. Не ходить туда. Не охотиться поблизости.
«Забудь, что было в питомнике, –просит Гриз, и серебристый йосса Тень вопросительно поднимает круглую морду. — Забудь нас и то, что мы сделали. Помни — люди не добры. Они не добыча, но с ними лучше не связываться».
Устранять «блок доверия»
