Газетчики любили дразнить Херста.
Он отвечал им тем же. А после травли, направленной против Дэйва Килби, во всеуслышание заявил: «Я за жестокое обращение с газетчиками!» В огромной мастерской, где постоянно звучал чудовищный хор учеников и поклонников, никогда больше не бывала камера журналистов.
Дэвид Килби
Уильям Фрост
Анри Лаваль
Инга Альбуди
Мученики.
Так для себя определил эту группу Куртис.
И сразу увидел перед собой неулыбчивое лицо Килби.
«Дэйв, тебе не кажется, что мир можно не только перестраивать, но и просто жить в нем?»
Дэйв не отвечал.
Он не опускался до таких проблем.
Он знал, что мир неуютен. Потому и хотел пересоздать сущее. Тень Большого старика его нисколько не пугала. Он готов был и Большого старика потаскать за бороду, почему нет? А уж дать пару советов…
Гебдомада.
В «Союз семи», организованный Дэвом, вошли (кроме него, Инги, Анри и Билла) Пауль Херст, Дон Реви и Куртис. Первая встреча состоялась на вилле Инги. Куртис только что вернулся из Индии, нищее величие которой несколько отрезвило его. Коринфская невеста тоже испугала его. «Она больна?» – шепнул он Реви. – «Как все мы», – загадочно ответил Дон. Но рядом с цветущим Дэйвом Инга действительно выглядела ужасно.
«Он – дитя языческого дома, а они – недавно крещены».
Странная паутина на лице Коринфской невесты проявились еще отчетливее, когда Фрост принес свечи.
…Чем больше шелухи способен отсеять наш мозг, чем плотнее он уминает рыхлую мешанину разнообразных фактов, чем целостнее воспринимает множество относящихся и не относящихся к проблеме фактов (в их взаимосвязи), тем сложнее задачи, которые он способен решать.
Молчаливость Дона Реви,
холодная сосредоточенность Дэйва,
сдержанность Фроста,
изысканность Лаваля,
яростное нетерпение Херста,
отсутствующий взгляд Коринфской невесты -
пока Куртис отсутствовал, с членами гебдомады явно что-то произошло.
Как на поверхности лазурного пруда, в душевной глубине мы видим иногда и небо, полное блистательных сокровищ…
Правда, о рое чудовищ никто в тот вечер не думал.
Когда Фрост заявил, что примет участие в концерте Альбуди, удивился только Куртис. Наверное, решил он, они уже проделывали что-то такое. «Жалко мучить мне тебя, но, ах, моего когда коснешься тела, неземной тебя охватит страх…» Он с изумлением смотрел на Ингу. Он уже знал к тому вечеру продолжение. «Не согреюсь я в твоих руках…»
– Вы будете играть в четыре руки?
– Нет, за инструментом будет только Инга, – Фрост не торопился с объяснениями. От него остро тянуло кислотами. – Но я буду рядом. Вы все увидите и поймете сами. Ваше дело – сосредоточиться и думать.
– О чем?
– О главном.
– Никогда не слышал фортепьяно в химическом сопровождении, – нетерпеливо и яростно рыкнул Херст. – Что это, Билл? Новая форма герметического искусства?
Фрост отмахнулся.
Он выставил на стол изящную кипарисовую шкатулку.
На крышку шкатулки водрузил высокую чащу из красной яшмы.
Голубоватые свечи уже стояли перед каждым членом гебдомады. Ноздри Инги вдруг дрогнули, будто она уловила знакомый запах, но лица это не оживило. И тут же погас свет.
– «Рождение Персея»…
Инга коснулась клавиш.
Медленно поплыл в темноте низкий речитатив Фроста.
– Тот-Гермес, направляющий Разум Вселенной…
– И ты, его земное воплощение – Гермес, именуемый Трисмегистом…
– Я здесь, в Астрополисе, вызываю вас… Я – Саптапарма, один из семи первых… Первый из семи!..
– Погружаюсь в эфир, творящий божественную Атму…
– Постигаю семь природ!..
В яшмовой чаше бесшумно вскинулось зеленоватое, почти прозрачное пламя. Осветив бледные лица, отбросило на стены колеблющиеся жутковатые тени.
– Соединяю семицветную палитру с семизвучной гаммой…
– Творю гармонию…
Низкий речитатив наполнял теперь всю комнату.
До Куртиса вдруг дошло, зачем новоявленный жрец Тота-Гермеса вытягивал из него тексты восточных заклинаний.
– Зажигаю семь звезд Ковша!..
– Погружаю умы в океан Истины!..
Призрачное сияние поднималось над чашей.
И вдруг сами собой вспыхнули голубоватые свечи, поставленные перед изумленными членами гебдомады. Нервное волнение, несомненно владевшее Фростом, передалось всем. В полной тишине глаза жадно устремились на прыгающее перед химиком пламя.
– Каждый из семи – в каждом!..
– Все в одном!..
– Семья!..
В такт произносимым словам из-под пальцев Инги лилась, низвергалась, врывалась в мир рвущая сердца мелодия.
Но уже не «Персей», нет.
Нежная призрачная импровизация.
Не осталось больше ни тумана, ни головокружения.
Тревоги и усталости не осталось. Осыпалась шелуха условностей, несообразностей, нелепостей. Предметы, люди, их отношения и связи обрели истинные имена. Пришла ясность. Все стало возможным. Еще одно усилие и нужное Слово будет угадано! Единственное необходимое всем Слово. Призрачный ключ жизни. Еще секунду, долю секунды и оно будет угадано!
Но музыка оборвалась.
Дверь в нирвану захлопнулась.
Даже быстрей, чем до этого открылась.
Только странные голубоватые свечи, погаснув, еще источали тяжелый запах.
– Черт возьми, это невероятно! – выдохнул вслух Лаваль. – Кажется, Билл, ты нашел то, что мы все искали! Если завтра мы и впрямь выиграем у ривертаунцев…
Глава девятая. Дети– птицы
Куртис не любил столицу штата.
Машину он бросил прямо на улице, на какой-то шумной парковке.
Пусть заберет полиция, лишь бы убраться с магистрали, затеряться в закрытых кварталах. Тем более, что на всех выходах к площади митинговали юнцы. Куда ни пойдешь, везде раздавались голоса. Слишком визгливые, чтобы отнестись к ним с вниманием. Даже в холле у Тигра орал какой-то бородач. Сыр и помидоры лежали перед ним на куске загрунтованного и уже подсохшего полотна, пузатая бутылка опорожнена. «Долой глобальные системы!» Наверное, это был тост. Пришлось повысить голос:
– Он здесь?
– Полифем?
– Тигр стал Полифемом?
– Почему нет? – бородач угрожающе потянулся за бутылкой.
– Зачем тебе Полифем? – по широкой лестнице, пошатываясь, спустилась тоненькая фемина. Распущенные волосы падали на голые плечи, нечто вроде ночной рубашки совсем не укрывало ее. – Идем со мной. Я порочная.
