– Но вы знаете, что произошло лично с вами.
– Я знаю, что произошло со многими из нас. Он снова замолчал.
– Но я не могу этого объяснить,– сказал он.
– Тогда давайте придерживаться фактов. Самых обычных фактов,—невозмутимо произнес Йенсен.
– Самых обычных фактов не существует.
– Например, кем вы работали?
– Я социолог. Занимался исследованием проблем алкоголизма.
– Это была сложная работа?
– Да, очень.
– И напряженная?
– Физически —нет. Я был всего лишь одним из тех, кто занимался статистикой. Мы составляли данные, которые получали из магазинов, полиции и больниц, где лечили алкоголиков. Сама по себе работа нетрудная.
– Ответственная?
– Вряд ли. Наши статистические таблицы шли дальше, в более высокие инстанции, где их обрабатывали. То есть там их внимательно изучали, одну за другой. Когда таблицы попадали наконец к… ну, к тем, для кого они предназначались, они уже были изменены до неузнаваемости. Улучшены, если хотите. Даже мы, делавшие первоначальные расчеты, не могли их узнать.
Он покачал головой.
– Нет, это было нетрудно.
– В чем же тогда заключались трудности? Ведь вы сказали, что это была сложная работа?
– Трудности были морального характера.
– Морального?
– Да. Во-первых, вся система нашей работы противоречила основным принципам статистической науки. Данные, которые мы получали, часто с самого начала были подтасованы. В дальнейшем процесс их подтасовки продолжался совершенно сознательно и почти открыто. Сознание этого факта делало нашу работу почти невыносимой.
– Ваши коллеги разделяли эту точку зрения?
– Немногие. Большинство просто исполняли то, что им поручалось, как роботы: бездумно и не задавая вопросов. Иными словами, они относились к своей работе точно так же, как почти все остальные в стране.
Мужчина замолчал на мгновение, затем продолжил:
– Но самым невыносимым было то, что вообще приходилось заниматься этим вопросом.
Он посмотрел на Йенсена.
– Вы, как полицейский, несомненно, имели много возможностей заниматься законами об алкоголизме и их применением?
Йенсен кивнул.
– Вождение машины в нетрезвом виде? Появление на улице пьяным? Злоупотребление спиртными напитками дома? Так, кажется, они называются?
– Да.
– Один закон безумнее другого? Множество самоубийств, особенно средя алкоголиков?
– Я присутствовал при многих случаях скоропостижной смерти,—сказал Йенсен.
Больной засмеялся.
– Вот видите,—сказал он.—Так что мне не нужно ничего объяснять.
– Нет,—сказал Йенсен.—Но я хотел бы уточнить, что же казалось вам невыносимым?
– Лицемерие, разумеется. Фальшь. Трусость. Беззастенчивое стремление извлечь прибыль из всего. Вам известна цена на спиртные напитки в нашей стране?
– Да.
– Разве вы не видите причинную связь? Людям нужен алкоголь, одним —для того, чтобы продолжать жить, другим – чтобы решиться покончить с жизнью. И вот устанавливаются бешеные цены на спиртное, и в довершение всего потребление алкоголя преследуется законом. К тому же в спиртные напитки добавляют так называемые отучающие средства, что, в свою очередь, бросает людей во мрак депрессии и приводит к еще большему количеству самоубийств.
– Вам следовало бы подбирать выражения.
Комиссар сделал это замечание машинально, по старой привычке.
– Почему? Вы что, собираетесь привлечь меня к ответственности?
Йенсен почувствовал себя неловко.
– Мы стоим на первом месте в мире по количеству самоубийств на душу населения, а по уровню потребления алкоголя в нашей стране ничуть не уступаем самым прогнившим капиталистическим странам. К тому же у нас самая низкая в мире рождаемость. И поскольку правительство обеспокоено этим обстоятельством и, несомненно, стыдится признаться в собственном бессилии, то оно находит выход во лжи.
– Ну,—напомнил Йенсен,—что же все-таки случилось в сентябре?
– Постойте, я хочу закончить свою мысль. И что делают потом? Потом наказывают рабочего за то, что его вынудили стать алкоголиком, подобно тому как наказывают людей, которых вынудили жить в плохих квартирах. Рабочих наказывают и за то, что никто не научил их находить в работе источник радости. Людей даже заставляют отравлять тот самый воздух, которым им затем приходится дышать, и все классы общества вынуждены страдать от этого своеобразного наказания. И только спекулянты, которые имеют возможность жить за границей или покупать себе виллы в лесу или на островах в шхерах, избегают этого наказания. Все это связано одно с другим, произрастает из одного прогнившего корня. Теперь вы понимаете, почему моя работа была для меня невыносимой?
Йенсен не сразу ответил. Уставившись в одну точку, не глядя на человека, лежавшего на диване, он спросил:
– Именно такие идеи вы и выдвигали во время демонстраций?
– Да, в числе многих других. Впрочем, выдвигали – не то слово. Мы не открывали ничего нового. Мы хотели скорее напомнить людям о том, что существует явление, которое им хорошо знакомо, хотя правительство сделало все, чтобы заставить народ забыть о нем.
– Что вы имеете в виду?
– Классовую борьбу. У вас есть еще вода? Йенсен снова наполнил пластмассовый стаканчик.
– Спасибо. Можно задать вам вопрос?
– Пожалуйста.
– Вы сами пьете?
– Да,– сказал Йенсен.– По крайней мере раньше пил.
– Ежедневно?
– Да.
– Почему?
– По той же причине, по какой вы принимаете таблетки. Чтобы заглушить боль.
– Это единственная причина?
Йенсен несколько долгих секунд смотрел на лежащего. Наконец он сказал:
– Давайте вернемся к тому, что случилось в сентябре.
– Я не могу этого объяснить. Все изменилось. И все изменились.
– Каким образом изменились вы сами?
– Сам я не изменился. По крайней мере я этого не заметил. Изменился окружающий мир. Вам это кажется странным?
– Да.
– Это и в самом деле было очень странно.
– Когда вы впервые обратили на это внимание?
– В третью субботу сентября. Двадцать первого числа.
– В какой связи?
– Обычно наши демонстрации происходили по субботам.
– Я знаю.
– Мы руководствовались чисто практическими соображениями: по субботам большинство людей не работает и находится дома. В эту осень мы активизировали свою деятельность в связи с предвыборной кампанией. Конечно, мы не надеялись достичь значительных успехов. Пропагандистская машина коалиционных партий работала на полных оборотах всю весну и лето. В их распоряжении были все средства. У нас же не было ничего. О победе на выборах и речи быть не могло, но нам было известно…
Он вздрогнул и прислушался. Его взгляд метнулся к двери.
