его поощрять. Однако отказаться сразу что-то помешало. Возможно, волнение, которое чувствовалось в его движениях и слышалось в голосе. Редек производил впечатление человека, готового ввязаться в любую драку, но пасующего в женском обществе. Мне не хотелось его обижать.
Пока мой мозг метался в панике, пытаясь придумать необидный предлог для отказа, в коридоре появился Рабан. Он как будто шел со стороны нашей семейной башни, но я не представляла, что он мог делать там с утра пораньше. Разве что Бенсон или Колт вызвали его в кабинет директора для прояснения каких-то вопросов. Так или иначе, а во взгляде его яркой вспышкой блеснуло недовольство, когда он увидел нас с Редеком.
– А знаешь, почему бы и нет? – вырвалось у меня прежде, чем я успела обдумать охвативший меня порыв. И теперь отступать уже определенно было некуда. Поэтому я улыбнулась Редеку и добавила: – С удовольствием прогуляюсь с тобой.
* * *
К счастью, жалеть об этом решении мне не пришлось. В долгом общении наедине Редек оказался так же приятен, как и на ужине у Колта в присутствии старших горгулий. Мы отправились в Бордем ближе ко времени обеда и, немного побродив по узким улочкам и порядком замерзнув, с удовольствием посидели в крошечном трактире буквально на пять двухместных столиков. Еда там оказалась отменной и действительно внесла приятное разнообразие в устоявшееся меню замковых домовых.
Мы болтали обо всем подряд и в то же время – ни о чем конкретном. Обсуждали учебу, преподавателей, общих знакомых. Редек расспрашивал об «изнанке» и рассказывал немного об «истинном» мире. Нам определенно было приятно и интересно вместе, но мое сердце не замирало от звука его голоса и не срывалось в галоп от случайных прикосновений. Время от времени я ловила себя на мысли, что предпочла бы сейчас обсуждать с Рабаном происходящее в академии и вокруг нее. Если бы только тот не был таким… драконом с раздутым самомнением.
Когда мы с Редеком вновь оказались на улице, серое низкое небо уже начало темнеть, но было еще довольно рано, и мы не стали торопиться возвращаться в замок. Дошли до центральной площади, где несколько недель назад сверкала огнями, одурманивала запахами и веселила музыкой ярмарка. Сейчас от былого великолепия осталось меньше десяти киосков, торгующих в основном, что называется, товарами длительного хранения. Однако рядом с одним из них грелся на слабом огне котел с вином, от которого пахло травами и приправами, а у другого в более широком и менее глубоком котле в кипящем масле жарили тонкие лепешки. Между киосками бродило небольшое количество людей, среди которых я заметила довольно много знакомых лиц – все они были из Замка Горгулий.
После посиделок в трактире я чувствовала себя набитым до отказа бочонком на двух ножках, а потому совершенно ничего не хотела, но Редек все равно потянул меня к одному из киосков. Как оказалось, в нем, кроме прочего, торговали… леденцами на палочке! Только вместо привычных моему глазу петушков здесь можно было найти несколько вариантов драконов и горгулий, которые, честно говоря, в виде конфеты из жженого сахара мало чем отличались друг от друга.
– Попробуй, это очень вкусно, – заверил Редек, протягивая мне один леденец, а второй засовывая себе в рот и с удовольствием облизывая. – Я их с детства обожаю, готов был по паре в день съедать.
– А тебя не пугали кариесом и сахарным диабетом? – усмехнулась я, прежде чем осторожно лизнуть грозную крылатую тварь.
– Не знаю этих страшных проклятий, – хмыкнул он в ответ. – Но уверен, что уж такая штука точно тебя развеселит.
– Да я и так веселая, разве нет?
– Ты стараешься казаться, но на самом деле то ли грустишь, то ли о чем-то тревожишься. И скорее всего, это касается утренних событий. Тебя так огорчил арест профессора Блик? Мне казалось, все девчонки ее терпеть не могут.
Я против воли скривилась, шагнула прочь от киоска со сладостями и побрела по площади. Так было легче прятать взгляд от не в меру проницательного собеседника.
– Конечно, Блик не вызывает у меня восторга, – призналась я после длительного молчания. – Но я сомневаюсь, что она виновна в смерти Мортены.
– Почему?
Его вопрос прозвучал не как возражение, а как приглашение поделиться информацией и мнением. Меня и так разрывало от желания с кем-то обсудить накопившиеся вопросы, поскольку с Мелисой этого сделать не удалось: после завтрака ее в комнате не оказалось. А теперь, когда Редек спросил, я решила, что рассказать обо всем ему тоже вполне уместно. В конце концов, если я права и наши отцы действительно оказались в чем-то замешаны, то опасность грозит не только Рабану и мне, но и ему.
– Это длинная история, – призналась я со вздохом. – И началась она десять лет назад, когда здесь погибли студенты.
– То есть ты не просто так спрашивала о тех событиях? – догадался Редек.
Я кивнула, а потом рассказала ему все: об Аманте Шелле и о том, что и почему он сделал со своей дочерью, о расследовании Патрика Рабана, в котором участвовали наши отцы, и о нападении на академию, в котором погибла племянница профессора Блик, об убийстве невесты Рабана-младшего и об инциденте, вынудившем меня перебраться в «истинный» мир. Редек внимательно слушал, не перебивал, лишь иногда задавал уточняющие вопросы, когда я замолкала, чтобы набрать в легкие воздух. Выглядел он спокойным, но умудрился сгрызть половину своего леденца, пока слушал, и это выдавало его волнение. Я рассказала ему все, что знала, умолчав по традиции только об одном: о призраках погибших в академии ребят.
– …И если понимать оставленную на стене надпись дословно, то Мортена – это только начало, – взволнованно закончила я. – А Рабан и я если и не следующие в списке, то точно в нем есть. И ты, скорее всего, тоже. Но тогда непонятно, каким боком тут может быть Блик, ведь наши родители, наоборот, остановили Шелла. За что нам мстить?
– Насколько я помню из тех времен, отец иногда ругался на Рабана-старшего, говорил, что тот слишком много внимания уделяет прямым доказательствам, когда и без них все ясно, – задумчиво сообщил Редек, но я не сразу поняла, к чему он это сказал.
– То есть Рабан старался не допускать ошибок, чтобы не покарать невиновного? – фыркнула я. – Вот уж преступление!
– Я согласен, что это скорее хорошо, но многие лорды земель считали иначе. Я бы сказал, большинство считало иначе, в том числе мой отец. И если бы Рабан-старший придерживался той же логики, Шелл был бы арестован при первых подозрениях в его адрес. Трагедии в академии просто не произошло бы.
До меня наконец дошло.
– Слишком медленное правосудие, – с пониманием протянула я и от избытка всколыхнувшихся чувств тоже откусила часть леденца. – Значит, это все-таки может быть Блик…
– Скорее нет, чем да, – снова удивил меня Редек.
Я остановилась как вкопанная и повернулась к нему, молчаливо вопрошая, что это значит.
– Если она нацелилась на детей тех мужчин, чьи действия… или бездействие привели к гибели ее племянницы, то ей не было смысла инсценировать убийство Мортены, чтобы подставить Рабана. Логичнее было убить ее сразу, тут я с тобой согласен. Но сначала девушку почему-то не хотели убивать, а потом почему-то убили. Почему? Тот, кто все это затеял, был вынужден? Похоже на то. Но может быть прав и Рабан, считая, что Блик убила Мортену в порыве, когда якобы свершившееся возмездие оказалось… не свершившимся.
– Но как же тогда надпись? – снова возмутилась я.
– А мы не можем знать наверняка, кто ее оставил, – легко парировал Редек, делая едва заметный шаг ко мне и оказываясь чуть ближе, чем позволял себе раньше. – Тот, кто убил Мортену, или тот, с кем она собиралась встретиться. Не просто же так она ушла из лазарета среди ночи. Ты застала над ее трупом Рабана, его руки были в крови. Вероятно, он не убивал, но мог оставить надпись. Или между убийцей и Рабаном у тела побывал кто-то еще. Тот, кто похитил и инсценировал убийство Мортены, чтобы подставить Рабана.
– Но тогда это не месть за гибель студентов, – понизив голос и подавшись вперед, заметила я. – Это месть за убийство Аманта Шелла.
– Или заговор против Рабана-младшего, как он и предполагает, – извиняющимся тоном возразил
