заботливым старшим братом, хотя годился Данакту в отцы.
– Конечно, – ответил Данакт без какого-либо чувства неудобства, чуть-чуть сдвинувшись правее. Несколько раскрепощенно тот занял место слева, поглядывая то на небо, то на Данакта.
– Поверишь, если я скажу, что там будет так же, как и тут? – с интересом следя за реакцией Данакта, спросил Филипп, в ответ увидев озадаченность в глазах. – Я почти безошибочно узнаю этот самый взгляд.
– Я думал, ради развития человек покидает привычное место… чтобы создать что-то новое. Иначе зачем тогда улетать, если все останется таким же?
– Они живут стремлением что-то изменить. Даже если это трудно, а может, и невозможно, сам процесс – это уже многое. Да и не забывай про важность научных открытий, развития новых областей, освоения ресурсов и много еще чего, что возможно именно благодаря желанию познать, обуздать и применить, как раз для глобальной цели внести изменения в устоявшийся мир.
– Я так понял, что вы были там? – Филипп утвердительно кивнул. – Почему вновь не улетели?
– Хороший вопрос. Какими бы ни были великие достижения или покоренные горизонты, ценность преодоленных трудностей теряется в тот самый момент, когда тебе не с кем это разделить. Вот так просто. Даже если ты совершил величайшее открытие, то разве будет оно иметь значение, оставь ты его сокрытым от мира?
– Но это будет личным достижением, которым я смогу гордиться… как доказательство, что я чего-то стою. Разве нет?
– Этого будет мало. Смотри, для поддержания жизни много не надо: ешь, пей, следи за безопасностью, делай упражнения – и при должном везении проживешь долго. Но какова будет эта жизнь? Все познается в контрасте, взлеты и падения – это и есть жизнь, принимать ее стоит лишь целиком. Какой смысл от всемогущества на пустой планете? Вот именно.
– Из-за этого вы больше не летаете?
– Верно. Тут я принесу значительно больше пользы. А еще, что важнее, я здесь не одинок. У меня есть любимая жена и пятилетняя дочь, да и в наше трудное время хочу быть всегда рядом, чтобы беречь их.
– Это здорово.
– Важно: тебя формирует не только труд, но и люди вокруг, частью жизни которых ты станешь так же, как они станут твоей. Никогда и ничто не станет для человека важнее, чем другой человек. – Данакт неосознанно представил Сепию. – Приобщись и…
– Я не знаю этого слова.
– Приобщиться – это означает стать участником какого-то действия.
Данакт лишь кратко кивнул, скорее для приличия, нежели понимая весь смысл.
– Я знаю, что у тебя установлено два чипа: один отвечает за контакт биологического и механического, а вот другой – это твой ключ от всех дверей. Я думаю, ты не хочешь его включать именно из-за желания, скажем-с так, быть больше человеком, чем машиной. Я прав? – По глазам Данакта тот прочел положительный ответ. – Это очень смелый и правильный шаг, ты молодец. Бенджамин не просто так попросил именно нас взять тебя – мы тут, как ты успел заметить, помимо изучения мира за пределом планеты, мы помогаем людям… научиться быть людьми, несмотря на трудности.
– Как получается у вас?
– Когда-то я чуть не совершил страшную ошибку, но меня спасла, как это ни странно, любовь. Находясь там, в космосе, я нес ответственность за жизни людей, но… мы поддались слишком большому переосмыслению, что чуть не вылилось в трагедию из-за потери самого главного – ценности. Тогда меня и спасла любовь, как единственное непоколебимое при любых условиях.
– Я очень боюсь совершить что-то плохое.
– Мы все боимся. Видишь, ты все же больше человек, чем машина.
– Может ли быть так… я не знаю… что именно из-за этого страха я чувствую себя чужим? Будто бы мое место не здесь, а где-то… где-то не тут, а там.
– Вот и еще одно доказательство. Да, я серьезно: то, что ты описал, – с этим сталкиваются если не все люди, то почти все. Я не исключение. Когда мы были там, потеряли все ориентиры, потому что остались сами по себе, а ум человека… без любви и опоры он способен на великое, но также и на ужасное.
– Я не знаю, что мне делать, – сказал Данакт, преисполненный отчаяния.
– Ну, смотри, для начала надо перестать смотреть туда, наверх, а посмотреть перед собой, как и вокруг себя. Звезды никуда не денутся, не переживай за них. Твоя жизнь – это твои решения, как и их последствия. Так вот, с твоего позволения, я бы посоветовал тебе начать с малого, а именно – этого лагеря. Насколько я знаю, сегодня был твой первый полноценный день после выписки, который был немного омрачен не самым удачным знакомством с некоторыми людьми.
По лицу Данакта читалось то стыдливое состояние собственного презрения.
– Не суди их строго. Людям свойственно бояться того, чего они не понимают, что является для них чуждым, то бишь чем-то странным, необычным. Они никогда не видели такого, как ты, оттого и выводы были ими сделаны поспешные, на основе страха.
– Бенджамин говорил, что каждый делает свой выбор. Большинство выбрало избегать меня, некоторые были грубы. Почему я должен ради них…
– Это не ради них, а ради себя самого. Убежать легко, как и обвинить всех вокруг, но что будет, когда ты попадешь в новое место? Помни, что я говорил про космос и человека.
– Но я не понимаю, как мне поможет все это!
– А как ты хочешь найти свое место в этом мире, если не знаешь этот самый мир? Он состоит из людей, среди которых, к сожалению, есть много плохих, но и немало хороших, которые смогут стать твоими друзьями, сформировав ту необходимую для ориентирования опору, некоторые идеалы и примеры, благодаря совокупности чего ты сможешь всегда найти верное решение. Ты еще, по сути, ребенок, сейчас самое время набивать шишки, изучать, учиться, рисковать, ибо потом с этим будет все труднее и труднее. В большом мире взрослых, назовем это так, один человек обречен быть несчастным. Какая бы увлекательная работа или занятие у тебя ни были, увы, без хороших людей рядом все не обретет той целостности, к которой тебя тянет. Я знаю по личному опыту. Лишь встретив Агату, я понял, как ранее был одинок и потерян, а теперь я часть большего, что придаст мне силы в любой день.
На момент этой внушительной речи Данакт всерьез забыл и про космос, и про тот дискомфорт, мучающий гнетущей болью чуть ли не с момента пробуждения. Если Бенджамин был ему чуть ли не строгим тренером, то именно в Филиппе он увидел того
