– …Не стану повторять, – продолжал профессор Шварц, – что знание истории собственной страны должно помогать отличать ложь от истины. Это банально. Однако наперекор филистерским суждениям дилетантов, историю нельзя понять, ограничившись лишь чтением одной книжки. Пусть даже интересной и красиво изданной. Разных людей, с разумным видом, но совсем неразумно рассуждающих на тему истории можно встретить где угодно – от общественного транспорта до, извините, общественного сортира. Это притом, что кухонные разговоры о доказательстве теоремы Ферма слышны сильно реже, хотя история, как наука, работает с не менее строгими законами, чем та же математика. При теперешнем положении вещей я, к величайшему моему сожалению, не смогу принять личное участие в ваших поисках. И дело не только в сильном сомнении в честности помыслов вашего клиента. Но я глубоко убежден, что гипотетический артефакт, если он существует, представляет огромную научную и культурную ценность, являясь национальным достоянием. Естественно, если он будет обнаружен, то он должен пройти научную экспертизу. Поэтому договоримся так: если вы рассчитываете на содействие с моей стороны, то обо всех находках сначала сообщаете мне. Поймите меня правильно.
Мы еще немного поговорили, обменялись координатами и расстались: у профессора начиналась лекция, а мне пора было ехать в контору, при светлы очи шефа.
Стоя в очередной пробке, я обдумывала минувший разговор с профессором. Беседа оставила двоякое впечатление. С одной стороны – все хорошо и даже здорово. Я договорилась о сотрудничестве с одним из ведущих специалистов по русской иконе. А с другой – ничего конкретного я так и не узнала. Да, я получила несколько адресов, рекомендаций и разрешений при встречах ссылаться на самого Шварца, но что толку? Пока ощутимых прорывов не было.
Правда Шварц немого просветил меня на интересующую тему, и задал нужное направление работы для моей мысли, но все равно – будущая деятельность на этом поприще выглядела туманно и загадочно. Да и самой не мешало было кое-что почитать и кое в чем разобраться.
Вообще, исторической подоплеке я впоследствии отдала много своего времени. Мне всегда казалось странным, что такому важному периоду в жизни страны, как правлению Бориса Годунова в соответствующих книгах уделяется, по-моему, недостаточно интереса. А получению самостоятельности русской церковью внимания вообще мало. Казалось бы: приобретение автокефальности, установление патриаршества – событие второе по значимости после крещения Руси! А поди ж ты – в учебниках или вообще молчок, или пара слов. Даже в истории русской церкви об этом сказано как-то схематично и чрезмерно гладко. Складывалось впечатление, что кто-то что-то крупно не договаривал на эту тему.
Когда я, наконец, добрался до своего дома и с наслаждением разлегся на диване, наступила ночь. Глубокая и непроглядная. Еще вчера меня предупредили, что «завтра не будет Луны»: новолунье – что уж тут поделаешь. Все кругом затихло и замерло. Люди за стеной, да и вообще все соседи спали, наступила то редкое время суток, когда хотелось просто лежать и ни о чем не думать. Ни о чем важном.
В этом мире уже все делается так легко, что даже не надо ни о чем думать – кто-то давно уже размышляет за меня. У кого-то работа такая – думать за других. За меня с вами. Мы всё меньше и меньше загружаем свои мозги. Зачем? Ведь кто-то уже все просчитает за нас в телевизоре, в интернете, даже в газете, которую мы иногда вытаскиваем из почтового ящика, и вместо того, чтобы сразу выбросить, читаем и принимаем как откровение. Каждую статью про экономику, про мир, про войну. Кто-то уже решил, кто плохой, а кто хороший, и написал об этом в новостях. А мы жрем чужое мнение, не подумав, верно ли оно на самом деле. Все, что запомнилось с глубокого детства, так это то, что «газеты пишут правду», «радио не врет» и «телевизор не врет». А теперь еще и «новости в интернете не врут».
Я иду к заказчику, вкалываю весь день как пчела, иду домой, где обязательный интернет, «вкусная книга» и телевизор перед сном. Или перед сексом. Моя жизнь на выходных разбавляется алкоголем, который из меня делает еще более безмозглое и тупое существо, а потом я встречаюсь и говорю с другими такими же пчелами о вещах, которые сам же прочитал или услышал. С пчелами, которых по недоразумению называю друзьями. Мы сидим, пьем и болтаем обо всем на свете. В конце концов, радуемся, что мы говорим об одном и том же и не одиноки в суждениях, что навязал кто-то, кого мы никогда и нигде не видели и не увидим.
Наша жизнь проходит в тумане, наши ценности составлены из коктейля вранья, иллюзий и денег, сдобрены затертой мыслью, будто «семья прежде всего». Прежде всего? А какая разница, что прежде, а что потом, если всё сливается в сумму месячной зарплаты, которую мы тратим на себя, или на того, кто из нас эти деньги вытягивает словно вампир? Как выйти из этого круговорота? Из системы, которая забирает с самого рождения?
Лучше вообще ни о чем не думать. Так проще.
Из-за этого недуманья я довольно быстро провалился в настоящий сон.
Мне приснился кошмар, что весь мир пропал, и остался только маленький фрагмент моего дома с моей квартирой и мной в этой квартире. Я лежал в самом центре этого кусочка, а за его пределами – первозданный хаос и пустое ничто. Даже вакуума нет. Причем хаос этот медленно наступал, съедая миллиметр за миллиметром жалкий огрызок привычной реальности, в которой я пребывал один-одинешенек. А мой мир, его остатки, таяли, будто кусочек льда в стакане сока. От такого кошмара я проснулся, немедленно осознав, что никакой это не сон.
Из-за напавшего вдруг ужаса я закричал, но голоса не было. Звук умер, так и не родившись из моего горла. Тогда я схватил тапок и ударил им об пол. Полная тишина.
Не зная, что мне теперь делать, я встал, подошел к внешней двери и посмотрел в глазок. Ничего не увидел. Щелкнул выключателем – безрезультатно. Видимо отсутствовало электричество. Проводной телефон тоже молчал. Даже мобильник не проявлял привычных признаков жизни. Но свет вокруг меня все-таки имелся – какой-то рассеянный, невнятный, призрачный, без четкого источника. Казалось – светились понемногу все предметы: стены, двери, мебель, потолок, пол. Даже два вчера приготовленных на выброс полиэтиленовых пакета с мусором испускали слабое равномерное свечение.
Я осторожно отпер наружную дверь и выглянул. Лестницы не существовало. Еще частично сохранялся кафельный пол перед дверью, плиточки на площадке, а дальше, там, где обычно находился лифт, все обрывалось. Дверь к соседям выглядела так, будто ее рассекли вдоль, а дальнюю половинку сожрала пустота. Все остальное тоже будто срезали острым ножом, и за пределами ровной границы темным занавесом начиналось невообразимое ничто. Это последнее тихо наступало.
