Иногда работа энигмастера бывает невыносимо тяжелой.
– Что случилось с вами? Отчего вы… изменились?
«Смешно. Я помню, что такое смерть. Это распад личности. Остальное уже не важно. Тело может еще жить какое-то время. А здесь все наоборот. Не жизнь, но и не смерть. Я все еще личность. Другая – но личность. Я даже что-то помню из своего прошлого… Не важно. Все забывается очень быстро. И теперь я могу перестать цепляться за свою личность. Стать наконец свободным. Как все».
– Как все остальные из экипажа?
«Да. Они обо всем забыли. И стали свободны».
– Это ты привел звездолет домой?
«Нет. Все мы. Почти все. Мы еще помнили. Это нужно было сделать. Как ты говоришь: чтобы не повторилось».
– Мы больше не летаем в субсвете. Шанс, что такое повторится, ничтожен.
«В субсвете? Да, конечно. Сейчас мы тоже не летаем в субсвете. Мы вообще не летаем».
– Что же вы делаете?
«Не важно. Неинтересно. Долго объяснять».
– Хорошо. Расскажи по порядку.
«У меня не получится. Я не могу думать так медленно, как ты. Попытаюсь. Тебе нужно постараться меня понять. Это тоже не важно – теперь. Но все же имеет смысл. Что же это было? Что было?.. А, вот. Я сижу в кресле. Как тогда, помнишь?»
– Помню. Это было необычно. Но помогло мне догадаться, что ты где-то рядом.
«Да, тебе это удалось. Ты… ты молодец».
– Спасибо.
«Так вот: сижу в кресле. Руки на панели. Ввести директиву… Директиву «двадцать восемь-альфа дзета тау». Не помню, что это такое».
– Не важно.
«Да… Смотрю прямо перед собой. Жду нужного момента. Немного злюсь. Потому что время тянется, а хочется ввести директиву и покинуть пост. Да, покинуть пост. Затем, чтобы… не помню».
– Чтобы лечь в гибернатор. И уснуть.
«Уснуть? Да, наверное… И вдруг. Это словно удар о стену. На полном ходу слететь со своей полосы и разбиться об отбойник. Понимаешь?»
Маша не понимала, но послушно кивнула.
«Смешно. Отбойник… Что-то еще помню. Да, словно удар. И темнота. Темнота…»
– Темнота оттого, что ты изменился?
«Нет, другое. Я изменился, но не сразу. А тогда… Темнота и звезды. Меня выбросило за борт. Нас всех выбросило. Мы остались в пустоте и темноте, испуганные, потерянные, ничего не понимающие. А вокруг миллионы звезд. Разноцветных и неподвижных. Понимаешь? Мы отстали от собственного корабля».
– Отстали?!
«Да, корабль улетел дальше. А мы плавали в облаке и не знали, что делать дальше. И с каждой секундой теряли… теряли…»
– Что теряли?
«Себя. Воспоминания, навыки. Имена… Мы становились другими. Менялись. Все, что было прежде, теряло смысл. Но мы еще могли понимать друг друга. Мы все еще были вместе, и мы были экипажем».
– Так что же случилось?
«Не знаю. Когда-то знал… знала… Смешно. Теперь забыл. Многое легко забывается. И так хочется забыть совсем все».
– Потерпи. Скоро ты сможешь забыть обо всем. Как только расскажешь до конца.
«А, вот. Участок пространства. Облако. Мы плавали в облаке. Не просто вакуум. Серая материя. Есть темная материя… а это была серая. Какое-то промежуточное состояние. Вы сможете найти скопления серой материи… по дефекту барионного свечения. Да, наверное так. Серая материя – она как крупное энергетическое сито. Но сито абсолютное. Не могу объяснить. Не важно… Мы остались в сите. А корабль полетел дальше. Мертвый, как камень. С нашими телами. Такими же мертвыми».
– И вы решили…
«Да, тогда казалось, что в этом есть смысл. Вернуться и рассказать. Главное правило исследовательских миссий. Смешно… Оказывается, еще столько помню. Вернуться и рассказать… Мы не могли ни вернуться, ни рассказать. Тогда мы решили вернуть корабль. Чтобы вы хотя бы догадались. Чтобы узнали о серой материи возле Про…»
– Проксимы, – подсказала Маша. – Как вам удалось?
«Мы догнали корабль».
– Догнали?! Корабль, несущийся почти со скоростью света?..
«Ты не понимаешь. Мы другие. Мы существуем по другим законам. Да, мы его догнали. Не все. Не потому что это трудно. Некоторые решили, что это уже не важно. И остались в облаке».
– Насовсем?
«Нет, зачем… Я знаю, где находится каждый из нас. Там, где ему интересно. Мы попали в очень интересный мир. Не могу тебе объяснить. Не хватает смыслов. Это как… как переплетение струн, которые звучат… нет, не звучат… сияют… Нет, не могу».
– Хорошо. Вы догнали звездолет. И что дальше?
«Очень просто. Я еще помнил директивы. Мы все помнили. И мы сделали то же самое, что и я с тобой тогда, на главном посту. Заняли свои материальные оболочки и заставили их ввести директивы для маневра возвращения».
– Вы управляли звездолетом с помощью собственных… тел?!
«Это было непросто. У нас не было своих рук. Но руки были у оболочек. Все получилось. Нужно было только придумать, как остановить корабль, когда он вернется домой. Оболочки теряли функциональность. Мы смогли свести задачу к одной финишной команде. Не спрашивай, как это удалось. Я не помню. Нужна была одна оболочка. Одной было достаточно. Все, что от нее требовалось – опустить пальцы на панель».
Призрак помолчал, губы его казались замерзшими.
«Мы сумели это сделать», – наконец сказал он, и в этом читался оттенок гордости.
– Ты действительно не помнишь своего имени? – безо всякой надежды спросила Маша.
«Нет смысла. На корабле мы были единым целым. Целое, которое больше суммы его слагаемых. Но теперь остался я один. Одна. Одно. Как тебе больше нравится. Другие ушли. Туда, где интересно. Но мне нужно было дождаться того, кто поймет».
– Я поняла тебя.
Призрак снова улыбнулся.
«Ты знаешь, что на корабле есть еще кое-кто?»
Маша заставила себя отвлечься от зыбкого контакта с человеком, которого давно не было, и прислушаться. Ее чувства все еще было болезненно обострены.
Так и есть. По главному коридору идут двое. Не таясь, грохоча тяжелыми ботинками.
– Ма-а-аша! – узнала она голос Гены Пермякова. – Где ты?..
– Сканер включи, балда, – посоветовал голос Тёмы Леденцова.
«Смешно. Тебя ищут. И скоро найдут. Хочешь спросить еще о чем-нибудь?»
– Да. О многом. Но… как ты все время повторяешь, это не важно.
«Можно мне уйти?»
– Да, ты свободен. Свободна. Как тебе больше нравится.
«Больше всего мне нравится свобода».
От прежнего возбуждения не осталось и следа. Маша чувствовала себя разбитой и усталой. У нее ужасно болела голова. Вселенская бесконечность, что окружала звездолет со всех сторон, отзывалась в каждой клеточке тела муторной дрожью. Маше хотелось сесть, спрятать лицо в ладонях и всласть прореветься.
Холодная ладонь коснулась ее пылающего лба.
«Adieu, adieu, adieu! Remember me…»[11]
– Ма-шеч-ка-а-а! – надрывался Пармезан где-то совсем рядом. – Мы идем к тебе!..
