То есть…
То есть даже вельши, и те умнее, чем мы, с ужасом подумал Фадан.
Они не хотят, чтобы их ели!
А мы — хотим.
Мы добровольно плодим на радость этой твари стада потомства, и с детства вбиваем этому потомству в голову, что быть сожранным — хорошо и почетно. Это и есть наша религия, смысл нашей жизни, цель нашего существования. Не развитие, не познание, не передача своим же детям знаний, которые сделают их умнее и счастливее, нет! То, что мы передаем по цепочке, это всего лишь долг, не нами придуманный долг, а сейчас так получилось, что я узнал истинные цели этого долга.
Рождается ведь не только тело. Рождается новая душа. Или рождается, или приходит откуда-то… но она появляется вовсе не для того, чтобы пойти кому-то на корм! Она рождается, как луч света, для жизни, для бесконечной дороги. А уходит она у нас не дальше, в какие-то иные миры, о которых мы ничего не знаем; она уходит…
Фадан вдруг ощутил, что к горлу подкатывает тошнота. Он едва успел добежать до ванной — его выворачивало наизнанку. Позже он несколько долгих минут сидел на полу, силясь отогнать омерзительное видение, которое его посетило.
Как это происходит? Как именно? Как выглядит эта самая душа, и как выглядит тот, кто пожирает её? Осознает ли себя душа? Испытывает ли чувства? Похожа ли она на физическое тело, которое покинула, больно ли ей, страшно ли, понимает ли она, что происходит? И если понимает, то успевает ли осознать всю чудовищность своей ошибки?
— Не могу больше, — пробормотал Фадан. С трудом встал на ноги, приказал воде включиться. Долго полоскал рот, умывался, тер ладонями лицо.
Да, я согласен.
Почему?
Они же спросят, почему, верно?
Я отвечу. Отвечу правду, свою правду. Маленькую правду, честную и горькую.
Я хочу отомстить за своего старшего отца, которого почти не помню. За того черноволосого, с золотыми глазами, которого больше нет. Совсем нет. И я хочу, чтобы младший отец и мама, умерев, умерли все-таки не до конца. Чтобы я мог выйти ночью, посмотреть на звездное небо, и прошептать:
— Где бы ты ни была, мама, я всегда буду любить тебя.
За это я готов убить Триединого.
* * *
— Демиурги такого уровня не приходят просто так, — объяснял Первый. — Их призывают или привозят. На вашей планете обязательно есть так называемая закладка. Уничтожишь закладку — уничтожишь Триединого. Сейчас главное понять, чем она может быть, и где может находиться.
— В это-то и есть главная проблема, — вздохнула Десятая. — Чаще всего закладка спрятана так, что найти ее практически невозможно.
— И как же мы ее найдем за трое суток или даже меньше? — резонно спросил Шини. — Мало что найти надо, так еще и уничтожить! А чем она может быть?
— Чем угодно, — мрачно ответил Первый. — Прибором, куском дерева, камнем, сосудом, украшением… я не знаю. Знаю только, что сам демиург и его приближенные берегут закладку пуще зеницы ока, а еще она может считаться утраченной, потерянной.
— Сдается мне, что она не потеряна, — вмешался Шеф. — Фадан, как думаешь, что из известных тебе артефактов может тянуть на закладку? Ты же историк. Какие будут предположения?
— Кисонька, ты только не торопись, — попросил Агорх. — Ты подумай.
Фадан зло зыркнул в сторону дракона, но от комментариев в его адрес сумел воздержаться.
— Может, посох Триединого? — предложил Шини.
— Время появления? — тут же спросил Первый.
— Три с половиной тысячи лет назад… примерно.
— Не подходит, слишком новый. Что еще?
— Есть еще камни Гурсы, — вспомнил Фадан. — Но… нет. Точно нет.
— Почему? — повернулась к нему Десятая.
— Потому что, во-первых, их несколько тысяч, а, во-вторых, археологи говорят, что это подделка, — объяснил Фадан. — Знаете, дешевая сенсация, чтобы паломников побольше привлечь.
— Что это за камни такие? — спросил Первый.
— Да ерунда полная. Календарь о деяниях Триединого во плоти, запечатленный на камнях. Якобы когда он ходил по земле, один из спутников каждый день выцарапывал на новом камне события этого дня. Да чушь, конечно! Этак, знаете, Триединый должен был бы ходить по миру в сопровождении обоза камней. И не одного, а нескольких. Камней там лет на десять хождений.
— Нет, точно не подходит, — согласился Первый. — Вспоминайте единичные предметы. Или хотя бы упоминания о них.
— Понимаешь, с Триединым связано не так уж и много предметов, — Фадан задумался. — Посох, покрывало, тарга… Ацха ручная…
— Это после Пришествия, — вдруг сказала Бонни. До этого она сидела молча, и задумчиво грызла ноготь на большом пальце. Шини уже несколько раз ее одергивал, она убирала руку, но, задумавшись, снова начинала грызть. — А до Пришествия были другие предметы.
— Например? — прищурился Первый.
— Например, Первый каменный свод. Там было пять камней, на которых Пророк Мухит выбил основные законы. Которые самые первые. Типа вырванного языка и порезанных детей чужого племени, — Бонни поморщилась. — Сейчас про это каменный свод мало вспоминают, уж больно он жестокий. Его же потом поменяли…
— Может, правда эти камни? — Десятая подперла кулаком щеку. — А где они, Бонни?
— Никто не знает. По одной из версий, их разбил в прах сам Триединый, когда ходил по миру, — Бонни вдруг рассмеялась. — Очень, ну очень странное у него поведение было! Сначала выдал Мухиту одну инструкцию, потом сам же на нее разозлился, изничтожил, и сделал совершенно новую. Противоречащую первой. Основу только оставил. В которой главная идея — что его нужно обожать, и детей рожать побольше.
— Не заводись, — попросил Первый. — Понимаю, что ты злишься, но злиться пока что нельзя. Надо делать дело. Какие еще предметы?
— Небесный огонь, — Фадан нахмурился. — Но это не предмет.
— А еще? — кажется, Первый начал терять терпение.
— Бонни?
— Чего — Бонни? — рассердилась та. — Думаю я! Ничего не получается. Дерево там это было, огонь… полная ерунда.
— Закладка обязательно должна быть маленькой? — вдруг спросил Аквист.
— В смысле? — не понял Первый.
— Ну, камень, посох, дерево. Она не может быть большой?
— Ты о чем? — Фадан с удивлением посмотрел на Аквиста.
— Я о Кламе. О святыне Двойников, — пояснил Аквист. — Ну, которую они охраняют по сей день, и которую они зачем-то красят каждый год в синий цвет.
— Что такое — Клам? — Первый прикусил губу.
— Клам — это непонятно что, — с усмешкой ответил Фадан. — Какое-то сооружение в центре города Кутур, на юге. Или, по другой версии, просто большой камень. Религия двойников признана ошибочной, их не так много, и…
— Олка Гит и Грешер — двойники. Гермо, которые с ними — двойники, — напомнил Аквист. Картинка у него в голове в этот момент сложилась окончательно. — Они прекрасным образом сотрудничают с греванами везде, где только можно. Да и про то, что они двойники, мы узнали случайно…
— Когда этот гад в тебя стрелял, — напомнил Шини.
— Угу.
— Так что такое этот Клам? — требовательно переспросил Первый.
— По мнению двойников Клам — это ступень, по которой Триединый спустился на землю, — Аквист развел руками. — Я только фото видел. Большая такая овальная фиговина, вроде бы каменюка, выкрашенная синей краской, и покрытая сверху кучей покрывал.
— Насколько большая? — уточнила Девятая.
— Да метров тридцать в длину будет, — Аквист задумался. — И метров пять в высоту. Овальная, со срезанной верхушкой. Кутур — закрытый город, в котором живут только двойники. Туда просто так не попадешь.
— Они хоть мирные? — Первый задумался.
— Если их не трогать, то вроде бы да, — Фадан вздохнул. — Не могу припомнить, чтобы с ними кто-нибудь сотрудничал. Историков или археологов они к себе и близко не подпускают. У них там свои порядки, свой уклад.
— Офигительная планета! — всплеснул руками Первый. Встал, принялся расхаживать по комнате — совещание, разумеется, снова происходило у Агорха в доме. — Ну просто офигительная! Живут ну как в лесу, сами про себя ничего не знают, и…
