— Они в этом не виноваты, — тихо произнесла Десятая. — Ты же понимаешь.
— Да понимаю я, — горько вздохнул Первый. — Конечно, не виноваты.
— Чем может быть этот Клам? — спросил Шини. — Мы думали, что это просто камень. Большая скала, которую обтесали, покрасили, и поклоняются.
— Похоже на десантный модуль, — вдруг сказал Второй. — Тридцать метров, овальная форма… Система! Поиск. Свод кораблей по кластеру Р-14983, ищи совпадение по спускаемым модулям овальной формы, тридцать на пять метров, датировка не важна.
— Раса? — спросил голос из ниоткуда.
— Не важно.
— Назначение?
— Экспансия, война, исследования.
— Контроль?
— Слушай, не выпендривайся, — рявкнул Второй. — Хватит тут уже корчить из себя…
— Выдаю реестр, — сообщил голос. — И я не выпендривался.
— Ты не выпендривался, ты время тянул, — медленно сказал Первый. — Агорх, подойдите-ка поближе. Да и вы, остальные, тоже. Вот эта штука похожа на ваш этот Клам?
— Как две капли воды, — кивнул Шини. — Только он белый.
— Агорх, душа моя, чей это модуль, а? — улыбнулся Первый.
Дракон стоял перед ним, ни жив, ни мертв.
— Я, конечно, приложу все усилия, чтобы конкретно вас не тронули, — пообещал Первый. — Но ваш народ приложил руку к гибели такого количества разумных, что, боюсь, спать ночью спокойно вы не сможете уже никогда.
— Я не знал, — шепотом произнес Агорх. — Я… я за них не отвечаю…
— Конечно. И за то, чтобы смотреть по сторонам, вы тоже не отвечаете, — хмыкнул Первый. — Куда как проще сидеть на своем уютном месте, осваивать брошенные миры, и делать вид, что вокруг всё просто отлично. Или не брошенные? Но это так, к слову пришлось. Этакая спячка, да? В неведении. Чудесная это вещь, неведение. Так хорошо, так спокойно.
Фадан, как зачарованный, смотрел на объемную картинку, висящую над столом. Овальная штуковина, похожая… да, чем-то похожая на большую котлету, с едва заметной сеткой — видимо, входы, выходы, какие-то устройства. Котлета лениво вращалась, в воздухе над ней парила надпись, которая гласила: десантный модуль, корабль класса «Линия-2», назначение — исследования, раса — драконы, конклав — «Вертикаль», существовал четыреста пятьдесят тысяч лет назад, ассимилирован Непобедимыми.
— Вот тебе змея и ящерица в эмблеме быраспаса, Бакли, — кивнула Десятая. — Планету сначала оккупировали нэгаши, а потом драконы привезли вам этого божка. Именно поэтому гицера и находится в центре. Вас ведь никто не спрашивал.
— Кажется, я догадался, что будет внутри этого модуля, — прошептал Аквист.
— И что же? — с любопытством спросил Первый.
— Пока не скажу.
— Почему?
— Я еще не уверен.
— Ну, как знаешь, — пожал плечами Первый.
— А что там может быть, Аквист? — спросила Бонни.
— Что-то живое, — Аквист, видимо, решил, что вдаваться в подробности не хочет. — Что-то живое, и очень старое. И… мне кажется, что это что-то не любит гермо.
— С чего ты это взял? — поинтересовался Второй. Пока все говорили, он пристально рассматривал «котлету», видимо, что-то прикидывая.
— Потому что у двойников гермо считаются низшими существами относительно мужчин и женщин, — Фадан прикусил губу. — Их сильно притесняют в правах. Там вообще много всего нехорошего, и, наверное, именно поэтому данная ветвь не прижилась на планете. Знаете, я теперь смотрю на это всё какими-то другими глазами. Я словно прозрел. Не умел видеть, а теперь научился.
— То ли еще будет, — хмыкнул Первый. — Если всё закончится хорошо, ты узнаешь и не такое. И еще сильнее прозреешь. А потом ты снова научишься верить в Бога. Только уже в настоящего.
— Откуда ты про это знаешь? — спросил Фадан.
— А я сам таким был, — пожал плечами Первый. — Чем сильнее птица хочет научиться летать, тем выше она потом сумеет взлететь. Ты — хочешь. Знаешь, я думаю, у тебя большое будущее.
— Если всё кончится благополучно, — добавил Фадан.
— А вот чтобы оно кончилось благополучно, давайте готовиться, — Десятая решительно встала, остальные поднялись следом. — Вы же пойдете туда не просто так.
— Кстати, забыл спросить, — Бакли, до того тактично помалкивающий, рискнул вмешаться и слегка сбить пафос разговора. — Про будущее — это хорошо, конечно, но я хотел бы знать про вирус. Он до сих пор действует?
* * *
— Н-да… — протянула Даша, закрывая блокнот. — Уж убил, так убил. Не в настроении папа, судя по всему.
— Это ты еще приуменьшила, — Берта нахмурилась. — Если папа начинает, пусть и на бумаге, убивать богов, то…
— То хорошего ждать не приходится? — подсказала очевидное Даша.
— В некотором смысле да, — кивнула Берта. — Зай, а вот как ты считаешь, мы с отцами — молодые или старые?
Берта только-только прошла геронто, и выглядела сейчас лет на двадцать пять, совсем немногим старше дочери. По ее собственным словам возраст «за тридцать» ей поднадоел, да и в экспедициях после геронто работать будет куда как проще.
— Не знаю, — Даша задумалась. — Для незнакомых вы, как мне кажется, молодые. Для тех, кто вас знает — конечно, нет.
— Почему — конечно? — видимо, слова дочери задели Берту, но в тот момент Берта не понял, чем именно.
— Потому что вы — ворчливые зануды, — Даша решила, что пора обратить этот разговор в шутку, но в ту же секунду поняла, что не сумеет. — Потому что это не скроешь, да вы и не пытаетесь. Мам, у вас половина разговоров начинается со слов «а помнишь?». Постоянно это «помнишь, помнишь, помнишь». Понимаешь? Ты только не подумай, что я упрекаю тебя или отцов, нет! Ты задала вопрос, а я попыталась на него ответить. Прости, я не хотела расстроить тебя.
— Всё нормально, зайчик, — Берта прикрыла глаза. — Нет, правда. Всё нормально. И ты совершенно права. Знаешь, через какое-то время у тебя тоже это появится… это чертово «помнишь». Так вот, гони его от себя прочь поганой метлой. Даш, я серьезно. Для меня это «помнишь» давно стало маркером.
— Каким маркером? — не поняла Даша. — О чем ты?
— О том, что одна жизнь заканчивается, и начинается другая. Этой моей жизнью стала ты. И Вера. И это была самая моя лучшая жизнь, правда. Лучше — уже точно не будет…
Берта прикусила губу. Сильно, до крови. Но продолжила:
— И эта жизнь сейчас уходит от меня. И, знаешь, я совсем не уверена, что хочу в следующую.
— Мам, не плач, — кажется, Даша испугалась. — Не плач, пожалуйста!
— Как я могу не плакать, когда всё рассыпается на части, — Берта закрыла лицо ладонями. — Скажи мне, Даша, как? То, чего я так не хотела когда-то, оказалось в результате высшим счастьем, которое только для меня возможно, и сейчас это счастье… как вода сквозь решето…
— Мам, я тебя прошу…
— Всё нормально, — Берта отняла руки от лица, несколько раз глубоко вздохнула. — Всё в порядке, правда. Просто у твоих чертовых отцов шило в задницах, понимаешь? Сколько раз это было, бог ты мой, сколько раз!.. Это проклятое шило… эти бесконечные задания, с которых возвращались два полутрупа, но… у этих полутрупов были живые и горящие глаза! О, тогда они совсем даже не казались старыми, поверь. И знаешь, что самое страшное, дочь?
Даша осторожно кивнула. Она и сама уже была не рада, что затеяла этот разговор.
— То, что я тогда тоже себя ощущала живой. По-настоящему живой. И свободной, как птица в небе. И это при том, что жили мы под таким гнетом, под таким контролем, что ты себе этого и представить не можешь. Ладно. Закроем тему, пожалуй. А то я опять скажу сейчас «помнишь», и…
— Мне — не скажешь, — покачала головой Даша. — Видимо, пока что рановато.
— Ничего подобного, — парировала Берта. — Помнишь, ты ходила с папой есть мороженое?
— «Помнишь», — передразнила Даша.
— Ты помнишь, что я люблю орешки, которые там продаются?
