— Зачем же тратить тепло на нагревание контейнера? — удивился Исайя, когда Даржек заговорил с ним об этом.
— А где источник тепла? — спросил Даржек.
— Солнце. Капсула поглощает тепло Солнца, накапливает и использует по мере надобности.
— Хитро придумано. А нельзя ли использовать это тепло, чтобы послать сигнал бедствия?
— Нет… нет…
— Тепло — это источник энергии, так? У вас здесь наверняка есть множество всякого, в том числе электроники, или того, что заменяет вам нашу электронику. И ваши техники вполне могут соорудить простейший передатчик, способный передать что-то вроде SOS.
— Если бы даже это было возможно, мы — не можем.
Даржек испытующе оглядел инопланетянина. Несмотря на все его провокации и тщательный анализ реакций, разум, таящийся за этими чужими, непривычными чертами лиц, не стал понятнее ни на йоту.
— Жаль, что я не психиатр, — сказал он. — Ведь вы, все пятеро, наверняка страдаете каким-то нездоровым влечением к смерти. Я лично — не могу понять, отчего кто-либо может хотеть умереть.
— Мы вовсе не хотим умереть.
— Тогда сажайте Алису с Гвендолин работать над передатчиком. Может быть, одна из лунных баз сможет прислать нам помощь. А если нет, нам помогут непосредственно с Земли. Мое правительство вкладывает миллионы в операции по спасению уцелевших после авиакатастроф и кораблекрушений. Должно быть, не пожалеет нескольких миллиардов, чтобы спасти тех, кого занесло на Луну.
— Нет. На это мы не можем пойти.
— Ведь ты сказал, что вам не хочется умирать.
— Это так. Но *** обдумала все возможности, — мы ничего не станем делать. Мы не можем позволить, чтобы нас спас ваш народ.
Даржек был крайне изумлен.
— То есть, вы не позволите землянам спасти вас, даже если они попытаются?
— Мы не имеем права. У нас есть Кодекс. Мы поклялись блюсти его.
— Тик-так, тик-так… — издевательски проговорил Даржек, постукивая себя по виску.
Исайя ретировался на верхнюю палубу.
Тед Арнольд пригласил Джин Моррис с Эдом Рак-сом составить ему компанию за обедом. Заодно — смогут доложить о том, как движется дело. Конечно, Арнольд прекрасно понимал, что докладывать не о чем, но рассудил, что им обоим наверняка нужно поплакаться кому-нибудь в жилетку, а его собственная, выдержав целые водопады слез инженеров «УниТел», давно сделалась абсолютно непромокаемой.
Он отвел их в небольшой отдельный кабинет при ресторане терминала. Здесь, кроме них, не было никого, и в полном их распоряжении оказались сразу два официанта, негромкая, мягкая музыка и угловой столик со свечами, при колдовском свете которых Арнольд впервые заметил в волосах Джин легкий рыжеватый оттенок.
Оба прочли меню едва ли не с отвращением.
— Я не голодна, — в конце концов, объявила Джин.
— Чепуха, — возразил Арнольд. — Какой смысл впадать в меланхолию на пустой желудок?
Он сделал заказ за всех троих, откинулся на спинку кресла и приглашающе развел руками:
— Ну что ж. Расскажите папочке, что у нас нового?
— Не о чем тут рассказывать, — отозвался Эд Ракс. — Все безнадежно.
— Надежда остается всегда, покуда мы живы.
Джин поперхнулась.
— В полиции охотно пошли нам навстречу, — сообщил Эд Ракс. — Тут же поняли, в чем суть: нелегальный трансмиттер открывает неограниченные перспективы перед ворами, похитителями людей, ну, прочее в том же духе. Они работают с нами.
— Надеюсь, конфиденциально?
— О да. Это они тоже поняли в полной мере. Конечно же, мы ничего не рассказали им о случившемся. Просто — будто бы есть опасения, что подобное может произойти. Они прочесали все вокруг терминала, но не нашли абсолютно ничего. Ну, а большего от них требовать бессмысленно: Брюссель — не деревня; на то, чтобы обыскать весь город, потребуются годы.
— Я позабочусь, чтоб им было послано благодарственное письмо от лица компании, — сказал Арнольд.
— Да. Ну что ж, мы не можем утверждать, что нелегальный трансмиттер находился в Брюсселе, а если все же там, что он был расположен неподалеку от терминала. И, если он даже и был расположен поблизости, все шансы за то, что его убрали еще до начала розысков. Учитывая все это, если ситуация не безнадежна, то Джин — уродливая старая фурия, а я — бестолковый юный оптимист.
С этими словами он взъерошил свою седую шевелюру.
— Есть идеи, что следует предпринять дальше? — спросил Арнольд.
— После Брюсселя нам остается весь остальной мир, — отвечал Ракс. — Можно проделать все то же самое, например, в Нью-Йорке.
— Если уж в Брюсселе было трудно, то в Нью-Йорке — безнадежно. Слишком много таких мест, где можно спрятать трансмиттер.
— Весьма утешительное замечание, — ядовито сказала Джин. — Что же предлагаете делать?
— Продолжать поиски Даржека.
— Да уж… Все равно, что искать иголку в стоге сена, когда неизвестно, где этот стог.
— А этот тип, Гроссман, так ничего и не сказал? — спросил Ракс.
— Утверждает, что, кроме махинаций с бухгалтерией, ничего не знает. И это подтверждено двумя проверками на детекторе лжи.
— Я бы предпочла дыбу, — буркнула Джин.
— Оставь, — поморщился Арнольд, — тебе не идет. — Однако, дети мои, в наши суровые, трагические времена я все лее вижу впереди манящий луч надежды. В сконструированное мной устройство, которое впредь не допустит несанкционированных подключений к нашим трансмиттерам, вмонтирован сигнал, который бьет тревогу всякий раз, когда кто-то пытается к нам подключиться. До сих пор ни одна из сигнальных лампочек не вспыхнула ни разу. Я считаю, это — весьма примечательно. Те, кто устроил нам весь этот кавардак, вложили в попытку разорить «УниТел» уйму денег, времени и изобретательности, и, уж конечно, намеревались драться до победного конца. Значит, их трансмиттер — до сих пор hors de combat, а другого они собрать не могут.
Джин Моррис невесело усмехнулась:
— А если Ян все это время торчит в каком-нибудь подвале, держа их на мушке?
— Тогда он, вероятно, связал их с ног до головы и выбивает из них признание посредством щекотания пяток.
Впервые за этот вечер на лице Джин появилась улыбка.
— Ну что ж, — подытожил Арнольд, когда подали выпивку, — вперед, на поиски Даржека, где бы он ни был! И да не иссякнут у него перышки…
Все трое торжественно подняли бокалы.
Даржек мало-помалу привык к тому, что его окружало, и вид инопланетян больше не казался столь уж гротескным. Непривычная, неумолчная какофония Алисиных песен приобрела для него своеобразную мелодичность. Он отметил, что, исподволь прислушивается к ней и даже, предвкушая, ждет одной из тех нескольких песен, которые Алиса повторяла чаще других. Что должна была выражать их мелодия? Что означали слова?