печально.
– Я горжусь всеми вами, всеми пятью. В вас мое бесконечное счастье, пусть даже вы не даете мне передохнуть. Особенно твои братья… Но я знаю, что у тебя-то судьба не как у других.
– Ты так говоришь, потому что я девочка.
– Нет. Знаю это, потому что ты другая.
Лилу думала, что сказать в ответ, но не находила слов. Взволнованная, опустила глаза и продолжала чистить картофелину.
– У твоих друзей всё в порядке? – продолжала мать.
– Прекрасно, тебе от них привет.
Как хотелось бы сейчас Лилу рассказать матери все, что произошло! Вот что поистине самое трудное: помалкивать, когда тебя распирает от желания поделиться.
– Мне очень нравится твоя прическа. Прелестно, так высоко взбито, – сказала она, чтобы сменить тему. – Спасибо, сердечко мое!
– А «кошмарики» оставили тебя совсем одну? – спросила Лилу, имея в виду братьев, так их ласково называли в семье.
– Да, но я вовсе не жалуюсь: вот у меня и появилось немного времени поухаживать за собой. Люк и Уго отправились со своей компанией поиграть в боулинг, а Габриель пошел к подруге – мне кажется, у них начинается что-то серьезное. Боже мой, если бы это заставило его хоть чуть-чуть взяться за ум, я была бы счастливейшей из матерей…
Она вздохнула с едва заметной нежной улыбкой, которую так обожала Лилу.
– А Жюльен с твоим папой в мастерской, они там возятся с мотором от старой машины, ред-чай-ший случай – это я изображаю, как они сами сказали. Мне кажется, твой старший брат потихоньку хочет взять дело в свои руки.
– Главное, чтоб ему самому это нравилось…
– Конечно, я тоже так считаю!
Сильвия Гольдбер встала, помыла картошку и разложила ее в две фритюрницы – одной оказалось мало.
Минут через сорок все семейство сидело за столом вокруг громадного блюда с жареной картошкой. «Кошмарики» (девятнадцатилетний, двое пятнадцатилетних – это были близнецы – и тринадцати лет) говорили все одновременно, чаще всего с набитыми ртами, производя такую какофонию, от которой родители только закатывали глаза, но Лилу давным-давно к ней привыкла.
– Габриель, сколько раз говорить – не болтай по телефону за столом, – ворчал Даниэль Гольдбер, отец семейства. – Люк, кто ж не знает, что ты сметаешь все, как голодный волк, но неплохо бы и другим хоть немного оставить… А кстати, «кошмарики», вы поблагодарили ваших благодетельниц? Что-то я ничего не слышал… – Спасибо, мам, спасибо, Лилу! – одновременно промурлыкали четыре голоса всех тембров, от уже вполне басистого до еще совсем писклявого.
– А как поживает моя принцесса? – спросил дочь Даниэль Гольдбер.
– Хорошо, папа, – отвечала Лилу.
– Как подумаю, что я отец такого чуда… – добавил он, восхищенно на нее поглядев.
Девочка невольно улыбнулась, несмотря на легкое смущение.
– А моя королева? – спросил он у жены, выпрашивая поцелуй.
Лилу обожала смотреть на родителей, влюбленных друг в друга так же сильно, как в первый день брака. Она считала, что по сравнению с большинством сверстников в школе ей повезло, даже в том, что иногда она заставала родителей за смелыми ласками или долгими поцелуями, от которых ей становилось немного неловко. Но такое выражение чувств было куда лучше, чем ругань или семейные драмы.
Она представила себе атмосферу за обедом у Гомера, особенно без Нинон. Изабель Пим была такой грустной, словно погасшей изнутри. Это, должно быть, убийственно действовало.
А вот Саша наверняка завидовал друзьям. Ведь в семействе Мартель не было ни хмурого молчания Пимов, ни радостного ора Гольдберов, там царили взаимное недоверие, грубость и мстительность. Несколько раз Лилу заходила к Саша, но больше ей туда не хотелось. Она понимала своего друга. Как, должно быть, он несчастен в такой семейке…
Чувствуя себя такой везучей, в то время как ее друзьям приходилось страдать, Лилу внутренне возмущалась: любая семья далека от совершенства, но есть просто семьи-губительницы. Сразу после ужина она отправила эсэмэску Саша и еще одну – Гомеру.
Они были так же дороги ее сердцу, как Уго, Люк, Габриель и Жюльен.
А что? В конце концов, у нее просто есть еще два брата.
Глава 33
В эту минуту Саша тоже думал о друзьях. Он отдал бы все на свете, только чтобы быть сейчас с ними, и уж точно подальше от отца и братьев.
У Гольдберов заправлять всем старались мальчишки, а Лилу и мать воплощали женское начало, и у семейного очага царила настоящая гармония.
У Мартелей все было наоборот – приходилось иметь дело с худшими качествами мужского пола. «Тестостерон зашкаливает», – любил иронизировать Саша, пытавшийся посмеиваться над этим, даже если ему было совсем не смешно.
Рядом с пронырой-отцом и двуличными братьями, недалекими и вздорными, Саша выглядел инопланетянином. Мать он почти не помнил – она сбежала, когда ему было три года.
«Ты меня удивляешь, только сумасшедшая могла бы жить с таким тупым типом. Будь я на ее месте, тоже бы сбежал!..» – вот что Саша однажды бросил отцу в лицо, когда уже невыносимо стало осознавать, что он – сын такого осла. Эта правда – надо признать, действительно вызывающая – стоила ему здоровенной оплеухи, оставившей заметный след во всю скулу. Учителя даже встревожились и отправили его к школьной медсестре, а та спросила, откуда это. Саша соврал, что упал. Тогда отца все-таки вызывали в школу, наверняка отругали, но дальше этого дело не пошло.
Но не оплеуха приносила мальчугану больше всего страданий, а полные презрения взгляды отца и ответ, которым он плюнул в сына, точно ядом: «Твоя мать ушла только из-за тебя, все шло прекрасно, пока не появился ты, маленький кусочек дерьма».
Саша знал, что это неправда, и все-таки ему было больно. С тех пор прошли годы, и, несмотря на явное внешнее сходство с братьями, Саша убедил себя, что в этой семье он – приемыш или что его подменили еще в родильном отделении. Иначе быть не могло, у него нет тех же генов, что и у этих… паршивых придурков и… ничтожеств.
Сегодня вечером ему очень не хватало друзей. Стоило только открыть дверь в дом, насквозь пропахший пригорелой едой, как пришлось пробираться на сей раз через штабеля картонных ящиков с шикарными кофемашинами. Отец и один из братьев – тот, кто был не в тюрьме, – развалились на диване, вперившись в телевизор, где показывали футбольный матч. Саша прошмыгнул мимо них на кухню и нашел там несколько ломтей колбасы, полбатона хлеба, масло и остаток равиоли в томатном соусе. Он уже подошел к микроволновке, чтобы поставить разогреваться свой ужин, как вдруг вошел брат.
– Эге, брательник, да ты опять здесь?
– Ну…
– Мог бы и поздороваться!
– Здорóво, – миролюбиво бросил Саша.
– Придешь посмотреть с нами футбол?
– Мне уроки надо учить.
– Вау! Вашему высочеству надо уроки учить, – ухмыльнулся брат.
Саша едва удержался от замечания, что нужно быть совсем непроходимым идиотом, чтобы не сообразить: в середине июня учителя никаких уроков на дом уже не задают. Но ограничился тем, что просто подумал это про себя. Лучше поберечь энергию для
